Вопрос и ответ

— И ты тоже, — кивает Тодд. — Ты подозреваешь, что я работаю на мэра. И еще ты не понимаешь, почему я так долго тебя искал. — Он с грустью опускает глаза. — Я по-прежнему могу читать твои мысли. Не хуже, чем ты мои.

Заглядываю в его Шум:

— А ты гадаешь, не принадлежу ли я к «Ответу». По-твоему, я бы могла.

Тодд, не глядя на меня, кивает:

— Я просто пытался выжить и найти способ разыскать тебя. Надеялся, что ты меня не бросишь.

— Никогда, — говорю я. — Я никогда тебя не брошу.

Он снова поднимает глаза:

— Я тоже.

— Обещаешь?

— Клянусь жизнью! — громко шепчет он, застенчиво улыбаясь.

— Я тоже обещаю, — с улыбкой отвечаю я. — Я больше никогда тя не брошу, Тодд Хьюитт!

Он смеется над моей неуклюжей попыткой изобразить его говор, но потом собирается с мыслями, как будто хочет поделиться чем-то важным, чем-то постыдным. Но прежде чем он это сделает, я должна все ему рассказать. Иначе он и дальше будет во мне сомневаться.

— Думаю, они где-то у океана, — говорю я. — Госпожа Койл перед побегом рассказывала мне о своей родной рыбацкой деревне. Возможно, так она пыталась намекнуть мне, куда они направляются.

Он поднимает глаза:

— Теперь только попробуй сказать, что я тебе не доверяю!

И тут я сознаю свою ошибку.

— Что такое? — удивляется он, видя мое лицо.

— Теперь это в твоем Шуме, — говорю я, вставая. — Тодд, слово «океан» повсюду в твоем Шуме!

— Я не нарочно, — говорит он, но постепенно его глаза распахиваются шире и шире.

Я вижу незапертую дверь в камере и человека, из головы которого летят вопросительные знаки…

— Ох, какой я тупица! — Тодд тоже вскакивает. — Клятый дурак! Нам надо бежать. Сейчас же!

— Тодд…

— Далеко этот океан?

— Два дня езды…

— Значит, четыре дня ходу. — Тодд принимается мерить шагами комнату. Всюду в его Шуме взрывается бомбами слово Океан. Он видит, как я смотрю на него во все глаза… — Я не шпион! — кричит он. — Клянусь, слышишь? Но мэр мог нарочно оставить дверь незапертой, чтобы я… — Он рвет на себе волосы. — Я все скрою. Вот увидишь, у меня получится. Я же смог наврать про Аарона, значит, и теперь навру…

У меня внутри все переворачивается. Я вспоминаю, что мэр говорил об Аароне.

— Но бежать надо в любом случае, — продолжает Тодд. — Ты можешь захватить еды?

— Попробую.

— Торопись!

Отвернувшись, я слышу свое имя в его Шуме. Виола, твердит он, и слово это сочится тревогой — за то, что нас подставили, что я его подозреваю, не верю ему… И я ничего не могу с этим поделать, только оборачиваюсь и думаю: Тодд.

Надеюсь, он меня понимает.

Я врываюсь в столовую и подбегаю к шкафам. Свет не включаю и стараюсь вытаскивать пайки и буханки хлеба как можно тише.

— Быстро же ты, — говорит Коринн.

Она сидит за столиком в дальнем темном углу и пьет кофе.

— Стоило твоему дружку показаться, как ты мигом решила сбежать. — Она встает и подходит ко мне.

— У меня нет выхода. Прости!

— Простить? — Коринн приподнимает брови. — А что будет с домом? Что станет с пациентками, которые в тебе нуждаются?

— Из меня никудышная целительница, Коринн, ты ведь знаешь. Я только купаю их и кормлю…

— Чтобы у меня было время их лечить.

— Коринн…

В ее глазах вспыхивает ярость.

— Госпожа Уайетт!

Я вздыхаю.

— Госпожа Уайетт, — говорю я, и тут мне приходит в голову мысль, которую я мигом выдаю: — Бежим с нами!

От удивления она вздрагивает — почти испуганно:

— Что?

— Неужели ты не видишь, к чему все идет? Женщин сажают в тюрьму, женщин пытают! Неужели ты не понимаешь, что лучше не станет?

— Пока бомбы будут взрываться, нет, не станет.

— Наш враг — президент, — говорю я.

Она скрещивает руки на груди:

— По-твоему, враг может быть только один?

— Коринн…

— Целительницы не должны отнимать жизни, — говорит она. — Это против их природы. Мы даем клятву не причинять вреда людям.

— Но взрывают только те места, где никого нет!

— Так уж и никого? — Она качает головой, и лицо у нее вдруг становится невозможно грустным. — Я знаю свое место, Виола. Мой долг — лечить больных.

— Если мы останемся, рано или поздно за нами придут.

— Если мы уйдем, больные умрут. — Коринн больше не злится, и от этого мне куда страшней.

— А когда заберут и тебя? — с вызовом спрашиваю я. — Кто станет их лечить?

— Я надеялась, что ты.

Секунду я молчу, раздумывая.

— Все не так просто.

— Для меня — более чем.

— Коринн, если мы сбежим, я смогу выйти на связь со своими…

— И что тогда? Им еще пять месяцев лететь. Пять месяцев — это очень большой срок.

Я отворачиваюсь к шкафам и продолжаю набивать мешок едой.

— Я должна попытаться. Должна что-то предпринять. Это мой долг. — Я вспоминаю о ждущем меня Тодде, и сердце начинает биться вдвое быстрей. — По крайней мере, сейчас.

Она молча смотрит на меня, а потом цитирует любимую фразу госпожи Койл:

— Мы сами творим свою судьбу.

До меня не сразу доходит, что это — прощание.

— Почему так долго? — спрашивает Тодд, с тревогой глядя в окно.

— Потом расскажу.

— Еду достала?

Показываю ему мешок.

— Что, опять пойдем вдоль реки?

— Похоже на то.

Он бросает на меня второй смущенный взгляд, старательно пряча улыбку:

— Знакомая история.