Вопрос и ответ

— Раньше в Хейвене было лучше, — добавляет она. — Не идеально, но гораздо лучше.

В конце дня я умираю от усталости, но, сев на кровать, все же достаю записку, которую ношу в кармане. И перечитываю ее в сотый, нет, в тысячный раз.

«Дитя мое,

пора сделать выбор.

Мы можем на тебя рассчитывать?

“Ответ”».

Даже имя не написала.

Три недели назад я получила эту записку. Три недели прошло, а ничего не происходит. Ни записок больше, ни знаков… Я просто торчу целыми днями в лечебном доме в компании Коринн — точнее, госпожи Уайетт, как мне теперь полагается ее называть, — и пациенток. Женщин, заболевших по обычным причинам, и женщин, которых допрашивали люди мэра, — они приходят к нам избитые, с синяками, переломанными ребрами, пальцами и руками. Еще с ожогами.

И это самые везучие. Остальных бросили в тюрьму.

И каждые три-четыре дня за окном гремят взрывы — БУМ! БУМ! БУМ!

Все новых женщин арестовывают, все новые поступают к нам.

А от госпожи Койл — ни слова.

Да и от мэра тоже.

Ни слова о том, почему меня бросили одну. По логике, меня должны были забрать первой — допрашивать, пытать, мучить в камере.

— Но ничего, — шепчу я. — Ничего не происходит.

И от Тодда ни весточки.

Закрываю глаза. Я так устала, что уже ничего не чувствую. Каждый день я выискиваю способ пробраться к радиобашне, но солдаты теперь всюду, их слишком много, чтобы просчитать смены и пересменки, и с каждой новой бомбой их становится только больше.

— Надо что-то предпринять, — говорю я вслух. — Иначе я сойду с ума. — Смеюсь. — Сойду с ума и начну разговаривать сама с собой.

Опять хохочу — куда громче и дольше, чем следовало бы.

И тут раздается стук в окно.

Я вскакиваю. Сердце едва не выпрыгивает из груди.

— Госпожа Койл? — спрашиваю я.

Неужели теперь? Неужели время пришло?

Я должна сделать выбор?

Можно ли на меня рассчитывать?

(стоп, да ведь это же Шум…)

Я встаю на колени в кровати и буквально на сантиметр отодвигаю штору — только чтобы увидеть, кто стоит снаружи. Я уже представляю знакомое хмурое лицо и руку, отирающую лоб…

Но это не она.

Совсем.

— Тодд!!!

В следующий миг я откидываю шторы, рывком поднимаю окно, а он перегибается через раму, в Шуме только мое имя, больше ничего, и я втаскиваю его в комнату — честное слово, я поднимаю его и тащу внутрь, — и мы падаем на мою кровать, я — на спину, а он — на меня, его лицо так близко, что я сразу вспоминаю, как мы лежали точно так за водопадом, когда за нами гнался Аарон, и я смотрела прямо ему в глаза.

И знала, что все будет хорошо.

— Тодд!

В свете лампы я вижу синяк у него под глазом, запекшуюся кровь в носу и спрашиваю:

— Что случилось? Ты ранен?

Но он только выдыхает:

— Ты!

Я не знаю, сколько времени мы так лежим, просто купаясь в присутствии друг друга, — да, он здесь, рядом, он жив, я чувствую вес его тела, шершавые пальцы на своем лице, тепло и запах… и пропыленную одежду. Мы почти не говорим, в его Шуме бурлят чувства — сложные образы, картинки из прошлого, как меня подстрелили, как он боялся за мою жизнь и как приятно сейчас трогать меня кончиками пальцев, но все это перекрывает одно слово: Виола, Виола, Виола.

Это Тодд.

Черт побери, это Тодд!

И все хорошо.

А потом в коридоре раздаются шаги.

Они останавливаются прямо у моей двери.

Мы резко поворачиваем головы. В щели под дверью видна тень: по ту сторону стоит человек.

Я жду стука.

И приказа вышвырнуть Тодда.

Но потом шаги удаляются и затихают в коридоре.

— Кто это был? — спрашивает Тодд.

— Госпожа Уайетт, — отвечаю я и слышу удивление в собственном голосе.

— А потом начались взрывы, — заканчиваю я свой рассказ. — Он вызывал меня к себе всего два раза, узнать, известно ли мне что-нибудь о террористах, но я ничего не знала — клянусь, ничего! И про него я ничего не знаю, честное слово.

— Со мной он тоже после первого взрыва почти не разговаривал. — Тодд опускает глаза. — Я очень боялся, что это ты подкладываешь бомбы.

Я вижу в его Шуме взорванный нами мост. Взорванный мною мост.

— Нет, — говорю я, вспоминая про записку в кармане. — Это не я.

Тодд с трудом сглатывает и задает вопрос — просто, без всяких обиняков:

— Бежим?

— Да, — мгновенно отвечаю я. Надо же, как быстро я предала Коринн… Щеки заливает краска. Но мы действительно должны бежать, бежать как можно дальше отсюда.

— Ага, вот только куда? — спрашивает Тодд. — Куда бежать-то?

Я открываю рот…

Но медлю.

— Где прячется «Ответ»? — спрашивает он. — Может, туда?

В его Шуме чувствуется легкое напряжение — упрек и неохота.

Бомбы. Ему тоже все это не нравится.

Но дело не только в бомбах, так?

Я снова медлю.

На крохотную долю секунды я задаюсь вопросом, но тут же отмахиваюсь от него, как от мухи…

Я спрашиваю себя, можно ли ему рассказать.

— Не знаю, — говорю я. — Честно. Они мне не рассказывали, потому что не доверяют.

Тодд поднимает глаза.

И на такую же долю секунды я вижу сомнение на его лице.

— Ты мне не доверяешь, — бездумно выпаливаю я.