Вопрос и ответ

И сидя там, в темноте, пока в желудке плавала тошнота от обезболивающих… не зная, само собой, што это за БУММ! такой был, или што рвануло и где, – так вот, даже тогда я уже понимал, што все снова изменилось и мир опять успел стать другим.

Разумеется, с первым же светом меня погнали с мэром и его людьми прямиком на место происшествия – руки там или не руки, никого не волновало. Мэр сидел на Морпете. Солнце светило из-за него, отбрасывая мэрскую тень на все вообще.

– Я все равно увижу ее сегодня? – спросил я.

Последовала долгая тихая секунда – он не отвечал, только смотрел.

– Мистер президент? – позвал капрал Паркер.

Это его люди оттащили длинную доску, прислонившуюся к стволу еще одного дерева.

На коре под ней оказалось што-то написано.

Тут даже читать можно не уметь…

Ну, то есть почти не уметь, потомуш даже зная не особо много, я все равно разобрал написанное.

Одна-единственная буква, намалеванная синим.

О. просто одна буква – О.

– Поверить не могу, что он, еть, отправляет нас туда опять – всего через день после того, как мы отбили атаку, – ворчал Дэйви, пока мы ехали обратно, к монастырю.

Честно говоря, я и сам в это поверить не мог. Дэйви едва на ногах держался, а я даже при всем проглоченном косторосте, который уже благополучно начал действовать, еще дня два нормальным человеком не стану. Я уже даже начал гнуть ее, руку, помаленьку, но супротив спачьей армии она точно будет бесполезна.

– Ты ему сказал, что я тебе жизнь спас? – пытливо осведомился Дэйви: физиономия у него при этом была сразу и злая, и застенчивая.

– А ты ему разве не сказал? – огрызнулся я.

Дэйви поджал губы, отчего его плачевный усообразный пух сразу сделался еще жиже.

– Он мне не верит, когда я такое говорю.

Я вздохнул.

– Да, сказал. Все равно он это у меня в Шуме увидел.

Мы какое-то время проехали молча, но потом Дэйви все-таки не выдержал:

– А он чо? Он что-нибудь на это сказал?

– Сказал: «Ну и молодец», – ответил я после недолгого колебания.

– И все?

– Нет. Сказал, што я тоже молодец.

Дэйви укусил губу.

– И на этом все?

– И на этом все.

– Понятно.

Он ничего больше не сказал и только дал Бурелому шенкелей.

Даже несмотря на то што рванули вчера только один-единственный дом, весь город сегодня смотрелся как-то по-другому. Патрули стали многолюднее и чаще; куда ни кинь взгляд, солдаты маршировали по дорогам и переулкам, да так быстро, што выходило почти бегом. На крышах тоже торчали солдаты, то там, то сям, с ружьями наготове – и следили, следили, следили.

Все попадавшиеся по дороге мужчины не военного звания перебегали с места на место как можно скорее, с дороги убирались, глаз не подымали.

Женщин этим утром на улицах не было. Ни одной.

(и ее тоже)

(но што такое она с ним делала?)

(она ему врала?)

(а он… он ей верил?)

(и не связана ли она как-то со взрывом?)

– Кто как-то связана со взрывом? – встрял Дэйви.

– Захлопни пасть.

– А ты заставь меня, – отрезал он, но как-то без души.

Мы проехали мимо группы солдат, куда-то ведущих побитого с виду мужчину: руки у него были связаны. Я прижал перевязь с рукой поплотнее к боку и проехал мимо. Когда мы миновали холм с металлической башней, солнце уже стояло высоко в небе. Кони огибали последний поворот перед монастырем… в конце концов, придется туда приехать.

– Што произошло после того, как я ускакал?

– Мы их победили, – сказал Дэйви, морщась от поднимающейся по ноге боли (я видел ее у него в Шуме). – Славно так дали сдачи, по полной.

Што-то село на гриву Ангаррад. Я смахнул, но тут што-то приземлилось мне на руку. Я поднял голову.

– Какого черта? – выразился Дэйви.

С неба на нас падал снег.

Я только один раз в жизни видел снег – совсем давно, когда был еще слишком мал, штобы понять: такое вряд ли случится когда-нибудь снова.

Белые хлопья падали на дорогу сквозь древесные кроны, садились на волосы, на одежду. Тихо, безмолвно… странно, как все вокруг тоже вдруг стихло, словно пыталось рассказать нам секрет… жуткий-прежуткий секрет.

Но солнце-то по-прежнему светило.

И это был не снег…

– Пепел. – Дэйви сплюнул, когда очередная снежинка села почти ему в рот. – Они жгут тела.

Они и правда жгли тела. По верху стены все так же стояли стрелки, а внизу оставшиеся в живых спаклы собирали в кучи тела тех, кто в живых не остался. Костер был огромен, выше самого высокого живого спакла, а тела к нему все несли и несли – и головы у носильщиков висели вниз и рты были закрыты.

Вон тело закинули на самый верх костра. Оно плохо легло и свалилось с другого бока, покатилось по другим телам, через огонь, вниз, пока не упокоилось в грязи – лицом вверх, дыры в груди, кровь запеклась на ранах…

(спакл с мертвыми глазами, лицом вверх, в лесном лагере…)

(спакл с ножом в груди…)

Я тяжело задышал и отвернулся.

Живые спаклы так до сих пор и ходили без Шума, если не считать редкого щелканья. Никакого плача, ни гнева – ничего вообще; никакой реакции на то, што им приходилось делать.

Словно им кто языки вырезал.

Айвен ждал нас с ружьем на локте. Сам тихий, и физиономия совсем не счастливая.