Вопрос и ответ

Чисто, как колокол, прямо у меня в голове голос мэра обвился вокруг моего собственного голоса, словно произнес эти слова мне прямо в Шум, – так внезапно, по-настоящему, што я дернулся, выпрямился и чуть не слетел с коня. Дэйви воззрился на меня – весь Шум в вопрошаниях, на што это я сделал стойку?

Но мэр просто ехал себе по дороге, будто ничего необычного не случилось.

Чем дальше мы забирали от собора на юг, тем менее глянцевым становился город: вскоре мы уже хрустели по гравию. Дома тоже сделались проще – длинные деревянные постройки на приличном расстоянии друг от друга, словно кирпичи, аккуратно разложенные по лужайкам.

Дома излучали женскую тишину.

– Совершенно верно, – одобрил ход моих мыслей мэр. – Мы въезжаем в новый Женский квартал.

Мне начало знакомо давить сердце; безмолвие подымалось, тянулось к нам, словно жаждущий сжаться кулак.

Я попытался сесть повыше: она наверняка здесь… где-то здесь ее лечат…

Дэйви снова незаметно подвалил ко мне; его жалкие, едва заметные на лице усишки искривились в гадкую ухмылку.

Я скажу тебе, где твоя шлюха, сообщил его Шум.

Мэр Прентисс пружиной развернулся на седле.

От него престранно полыхнуло звуком – будто крик, но безмолвный и где-то очень далеко, вообще не в этом мире, как если бы миллион слов слетел с языка сразу и так быстро, што, клянусь, мне взъерошило волосы словно порывом ветра.

Но предназначались они Дэйви…

Голову ему откинуло назад, как от удара, и пришлось даже схватиться за поводья, а не то он бы свалился с коня, завернув скотину вбок. Глаза у парня сделались огромные и как сковородкой стукнутые, челюсть отвалилась, даже слюна закапала.

Какого чер…

– Он ничего не знает, Тодд, – сказал мне мэр. – Все, что говорит о ней его Шум, – чистой воды ложь.

Я перевел взгляд на Дэйви, все еще оглушенного, моргающего от боли… потом опять на мэра.

– Это значит, што она в безопасности?

– Это значит, что он ничего не знает. Не так ли, Дэвид?

Да, па, сказал его Шум, все еще трепеща.

Мэр Прентисс поднял бровь.

Дэйви Прентисс стиснул зубы.

– Да, па, – произнес он вслух.

– Я в курсе, что мой сын – лжец, – сказал мэр. – Я в курсе, што он – задира и скотина, понятия не имеющая о многих вещах, которые мне дороги. Но он все равно мой сын. – Он отвернулся и посмотрел на дорогу. – И я верю в искупление.

Мы поехали дальше. Шум Дэйви молчал, но в нем што-то темно и багрово кипело.

Новый Прентисстаун поблек вдали, здания по обочинам дороги практически пропали. Теперь через гряду деревьев проглядывали, взбегая по склонам холмов, зеленые и красные фермерские поля, засеянные то чем-то знакомым, то чем-то новым, чего я не узнавал. Безмолвие женщин малость отлегло. Долина стала более дикой: в канавах росли цветы, в кронах трескуче переругивались восковые белки. Солнце светило чисто и невозмутимо, словно ему было на все наплевать.

На излучине реки мы обогнули холм, и я увидел большую металлическую башню, торчащую в небо у него из вершины.

– Это што такое?

– Хочешь знать? – оживился Дэйви, хотя дураку было понятно, што он и сам ничего не знает.

Мэр молчал.

За башней дорога снова вильнула и покатилась вдоль длинной каменной стены, которая вдруг вынырнула из деревьев. Потом ее перебили большие арочные ворота с огроменными деревянными створками. Больше никаких проемов в стене не было, што в одну сторону, што в другую. Дорога дальше становилась грунтовой, словно ехать было уже некуда и незачем.

– Первый и последний монастырь Нового света, – возвестил мэр, останавливаясь у ворот. – Построен как прибежище мирного созерцания для наших самых святых людей. Еще в те времена, когда мы верили, что сумеем победить заразу Шума с помощью самоотрицания и дисциплины. – Голос его сделался жестче. – Заброшен еще не законченным.

Он повернулся к нам. В Шуме Дэйви взмыла странная счастливая искра. Мэр Прентисс наградил его предупреждающим взглядом.

– Тебе, наверное, интересно, – обратился он ко мне, – почему я назначил сына твоим надзирателем.

Я быстро глянул на Дэйви: тот улыбался в сторону.

– Тебе нужна твердая рука, Тодд. Ты даже сейчас думаешь, как бы тебе улизнуть при первой же возможности и попытаться найти твою драгоценную Виолу.

– Где она? – тут же спросил я, хоть и знал, што ответа не получу.

– И я не сомневаюсь, – продолжал мэр с той же точки, – что Дэвид сумеет должным образом обеспечить тебе эту твердую руку.

Шум и рожа означенного Дэвида гнусно просияли.

– А взамен Дэвид научится тому, что такое настоящая храбрость. – Гнусное сияние исчезло. – Он научится тому, как это – поступать по чести, поступать как настоящий мужчина. Поступать, короче говоря, как ты, Тодд Хьюитт. – Он последний раз глянул на сына и развернул коня. – Я буду необычайно рад послушать, как прошел ваш первый день вместе.

И, ни слова больше не сказав, он отбыл в Новый Прентисстаун. Интересно, зачем он вообще с нами ездил? Наверняка же у него есть дела и поважнее.

– Несомненно, есть, – отозвался он, не оборачиваясь. – Но не надо недооценивать себя, Тодд.

Ускакал. Мы с Дэйви оба подождали, пока он удалится за пределы слышимости.