Вопленица

Сколько лет тому назад это было? Что-то я в последнее время начал сбиваться со счёту. Я был молодой и глупый - только-только выкарабкался из героиновой жопы. Хмырь только-только пристроил меня на Клондайк.

Нюрка тогда работала продавщицей в кулинарии - это потом уже мы с Хмырём слегка подсуетились и нашли ей место по специальности. Обычная девчонка из старой сложившейся компании - настолько старой, что все, кто мог пережениться, давным-давно переженился. А Нюрке вот не подфартило: хоть и стукнуло ей тогда только двадцать три, всё равно все вокруг считали, что никому она уже здесь не нужна. Хоть и баба недурная - а не нужна. Разборчива была, всех, у кого хоть какие-то виды были, завернула ещё в нежной юности, а остальных интересовала исключительно в роли собутыльника.

А потом явился я. В свои двадцать с кукишем, до охуения глупый. Чем, собственно говоря, пожалуй, и подкупил.

После очередной пьянки мы проснулись под одним одеялом. В моей голове звенела пустота - по крайней мере там, где полагалось быть воспоминаниям о последней ночи. Случись это года два спустя, я бы съебал на хуй и благополучно забыл обо всём. А тогда у меня в голове ещё сидели какие-то понятия о чести и достоинстве. И я остался. Кстати говоря, никогда потом об этом особо не жалел.

Вот только, пожалуй, вру я себе. И два года спустя и сейчас ни хуя бы я не съебал. Потому что изнутри мы почти что не меняемся - может это и к добру.

Так или иначе, я остался. Обрастать мозолями, набивать шишки. Жить. Жить там, куда занесла нелёгкая и откуда дороги практически нет.

12.

Иногда я себя ненавижу. Случается это в такие минуты, когда уже чувствуешь, что новая коллизия примеряется, дабы защемить тебе хуй медвежьим капканом. Действовать вроде бы и рано, а, с другой стороны, кажись, и надо бы, но, всё равно, ни черта не понятно куда, кого и как бить, чтобы выдернуть таки из надвигающейся беды свой детородный орган. В такие моменты почему-то основательно пробивает на философию и ты, вместо того, чтобы бодро подобрать яйца и совершить очередной прыжок выше головы, начинаешь рассуждать о бренности мирской жизни и прочей несуразной поебени, которая ни на децл не отодвинет тебя от твоих неприятностей.

Однако же, когда с возрастом приходит привычка класть с пробором на вселенские проблемы, судьба начинает ставить капкан более хитро и ловит тебя на твои же воспоминания.

Вот и я вспоминаю. И каждый раз, когда проезжающая за окном машина бросает на стену бегущее пятно света, кадры моей памяти сменяют друг друга.

13.

...смотреть за окно и понимать, что Бог мёртв. Мы убили его с той же изощрённой жестокостью, с какой наши предки убивали для Него. Смерть - это всё, что нынче напоминает нам о нашей собственной живости. В очередной раз похоронить, и в очередной раз понять, что сам ещё дышишь. И ничего кроме. Без будущего, без надежды. Здесь каждый ребёнок знает, что дальше будет только хуже. Потому что продались. Потому что продавать более нечего. В Резервациях, видимо, остались живые люди. Здесь таких уже нет. Для того, чтобы быть живым, надо уметь делать что-то вне инстинктов. Для того, чтобы выжить, надо забыть об этих умениях. Ты или подтверждаешь свою живость собственной смертью, либо просто существуешь - дихотомия проигравшей стороны делит нас на мёртвых и неживых. Изо всей поэзии нам осталось только холодное осознание происходящего, красивое, как автомат. Из живописи мы получили только откровение граффити на грязных задворках. Наша музыка давно уже апеллирует к одному лишь спинному мозгу. Символическое полицейское государство, которое слабо настолько, что в состоянии расправиться лишь с вольнодумцами-одиночками, достаточно глупыми, чтобы высказываться вслух. Снег заметает наше прошлое и настоящее. А до будущего невыносимо далеко, нас в нём уже не будет. Потому что мы привыкли жить здесь и сейчас, а привычка эта вызвана банальной необходимостью дожить до половозрелого состояния и оставить плодовитое потомство, способное огрызаться и протянуть до брачных игр. Волчьи танцы в заснеженном поле. Пляши, моя радость, нам уже не вернуться...

14.

Валерка исписывал тетради подобной хренью начиная с первого курса. Возможно, он и раньше это делал, но никому и никогда не показывал своих записей, ни новых, ни старых. Он жил в общаге - в одном блоке со мной. Как-то я спиздил у него одну из тетрадей. И положил на место в тот же вечер. Говорили потом, что Валерка ёбнулся с моста по пьяни. Мол, не с чего ему было с жизнью счёты сводить - просто смешал пиво с бодягой, а потом пошёл по ветру. И сдуло его эти самым ветром прямо на асфальтовую дорожку. Рассказывали, что у него череп был покрыт мелкой сеточкой трещин, а крови почти что не было. До тех пор, пока его не стали поднимать на носилки. Почему-то такие подробности интересовали всех. Только я знал, что все эти разговоры про пьяный полёт - пиздёж и провокация. Они-то не читали его тетрадей...

15.

Снег падал на опустевший городок. Лёгкие белые хлопья медленно кружились в прозрачном морозном воздухе.