Volume IX: The Age of Voltaire

Уступить даме было непросто.

Школы импертинга

С затхлыми скучными правилами

Чтение женщинам запрещено;

Поэтому паписты отказываются

Библия, которую нужно использовать,

Чтобы стада не были так же мудры, как их поводыри.

Сначала это была женщина.

(Действительно, она была проклята).

В познании, вкусившем наслаждение;

И мудрецы согласны с тем.

Законы должны предписывать

Право первого обладателя.

Тогда смелее, прекрасная дама,

Возобновите старое заявление,

Который принадлежит всему вашему полу;

И пусть люди получают

От второй яркой Евы

Знание добра и зла.

Но если первая Ева

Тяжелая участь постигла

Когда у нее было только одно яблоко,

Новое наказание

Вы узнаете об этом сами,

Кто, пробуя, обокрал все дерево? 123

Гей сочинил эклогу "Туалет", в которой под прозрачными псевдонимами сатирически изобразил некоторых лондонских знаменитостей. Леди Мэри приняла участие в игре. С помощью Гея и Поупа она написала две эклоги, чьи резкие двустишия соперничали с их элегантностью и остротой. Она не опубликовала эти стихи, но позволила рукописным копиям разойтись среди своих друзей. Теперь она приобрела репутацию женщины Поупа, искусной в обращении с пером, рифмой и ранами.

В декабре 1715 года ее постиг удар, более острый, чем ее дротики. Оспа, от которой умер ее брат, поразила ее так сильно, что сплетники говорили о ее смерти. Она выжила, но лицо ее было в пятнах, ресницы выпали; от той красоты, на которую она рассчитывала в продвижении своего мужа, остались только блестящие черные глаза. Тем не менее, Уортли получил свой куш: в апреле 1716 года он был назначен "чрезвычайным послом" при турецком дворе. Леди Мэри была в восторге; она мечтала о Востоке как о стране романтики, и даже с мужем она могла найти романтику в Константинополе или по дороге. Папа, также тронутый фантазией, написал ей 1 июля письмо, в котором изящно обошел пропасть любви:

Если бы я думал, что больше не увижу вас, я бы сказал здесь то, чего не мог бы сказать вашей особе. Ибо я не хотел бы, чтобы вы умерли, обманувшись во мне, то есть отправились в Константинополь, не зная, что я, в некоторой степени экстравагантный, а также в высшей степени разумный, мадам...

и затем подписал его с обычным для таких случаев выражением смиренного и покорного рабства. 124

1 августа Уортли, Мэри, их трехлетний сын и большая свита переправились в Голландию. Через Кельн они добрались до Регенсбурга, где сели в лодку, которую двенадцать гребцов пронесли мимо горных вершин. В Вене она нашла письмо от Папы, в котором он предлагал ей свое сердце и заверял, что

Не то чтобы я считал всех обнаженных столь прекрасным зрелищем, как вы и еще несколько человек. Вы легко можете себе представить, как мне хочется переписываться с человеком, который давным-давно научил меня, что с первого взгляда так же невозможно уважать, как и любить; и который с тех пор испортил мне все разговоры одного пола и почти всю дружбу другого. Книги утратили на меня свое влияние, и я убедился, увидев вас, что есть нечто более могущественное, чем философия, и, услышав вас, что есть один живой человек, более мудрый, чем все мудрецы". 125

Но он добавил, что надеется, что она будет счастлива со своим мужем. Она ответила:

Возможно, вы будете смеяться надо мной за то, что я очень серьезно поблагодарил вас за всю ту заботу, которую вы проявляете обо мне. Конечно, я могу, если захочу, принять все, что вы мне говорите, за остроумие и издевку, и, возможно, это будет правильно. Но я никогда в жизни не был так расположен верить вам всерьез. 126

3 февраля 1717 года Поуп прислал еще одно признание в глубокой привязанности, протестуя против того, чтобы его считали "только ее другом". Эти письма Мэри держала при себе, радуясь тому, что взбудоражила руины величайшего из ныне живущих поэтов.

В мае партия добралась до Константинополя. Там Мария решительно взялась за изучение турецкого языка; она достигла понимания и восхищения турецкой поэзией; она приняла турецкую одежду, посетила дам гарема и нашла их более цивилизованными, чем любовницы Георга I. Она наблюдала за регулярной и успешной практикой прививок в Турции в качестве профилактики оспы; в Константинополе английский хирург доктор Мейтланд сделал прививку ее сыну. Ее письма из этого города не менее увлекательны, чем письма мадам де Севинье, Горация Уолпола или Мельхиора Гримма. Она не ждала, пока ей скажут, что это литература; она писала с этим стремлением и говорила своим друзьям: "Последнее удовольствие, которое выпало на мою долю, - это письма госпожи де Севинье; они очень красивы, но я без малейшего тщеславия утверждаю, что и мои будут столь же занимательны через сорок лет. Поэтому я советую вам не использовать их в качестве макулатуры". 127