Вольта в Лондоне все обдумал, ужаснулся грозящей потере сына, которого даже не видал. Он решил не жениться, но о сыне позаботиться, а потом написал для брата свое решение, переслав через Гаттони, и уже без глупой конспирации переслал Терезе Чичери успокаивающее послание. Ласковое письмо стало сильным ходом, партия оказалась выигранной. Чичери перестала волноваться. Осенью Вольта вернулся, но тут умерла мать. Дотянул до мая следующего года, а там уж Тереза взмолилась: «…женись на мне, Алессандро, умоляю тебя ради себя и сына!»
И Вольта ответил, но на этот раз без особых сантиментов: «Мой тебе совет: выходи за кого-нибудь замуж. Я немного жестоко отвечаю на твое откровенное письмо, потому что занят одной статьей, заметкой о воздухе для справочника Маскье по химии. Над ней столько работы, что голова кругом идет. Я вряд ли смогу скоро жениться, потому что дела неважны. Как вашей милости хорошо известно, весь мой ничтожный заработок величиной в 4800 лир в год вряд ли скоро вырастет. Здесь в Павии свирепствует краснуха, у больных язвы, жуткие боли в животе. Вчера умер дон Карло Галларотти, сам врач, и притом хороший. Против этой хвори лекари бессильны, больницы переполнены, всех лечат по методу Тиссо, очищая желудки и вызывая рвоту. Привет тебе».
Какая нехитрая тактика: обо всем (чтоб рассеять внимание), о чужих бедах (своя боль покажется меньше), про объективные трудности (чтоб субъективное устыдилось)! И брачные надежды Чичсри испарились, Тереза превратились в подругу Вольты, его советчицу и утешительницу, Разве плохо? Но отчего все же он не женился? Тут были свои причины: небогата, а ему хотелось менее стеснённой жизни; опять же влечение — не любовь, а он все еще мечтал о романтической страсти. К тому же тогда не было моды на женитьбу, интеллектуалы тех лет называли брак «непозволительным мотовством».
Может быть, особенно сильно влиял пример великих. Почти однофамилец — Вольтер — называл брак «единственным развлечением, доступным трусу». Опять же Галилео Галилей, обаятельный, на лютне бренчавший, умнейший, тоже не смог жениться. На его плечах сидели сестры, ждавшие приданого, и беспутный брат-фанфарон, и сварливая мать, а потому верная подруга, наградившая профессора тремя детьми (дочь и два мальчика) и безрезультатно прождавшая десять лет столь нужной свадьбы, так и отчалила другим курсом, будучи уверена, что за заботливым отцом детишки не пропадут.
Вот и Вольта поступил так же — и со вполне чистой совестью. Сердобольный любовник успокоил Терезу, умело переключив ее интересы на легкое, но почетное дело: изготовление ткани нового типа. В декабре 1783 года Вольта писал Ландриани, что «аббат Аморетти преподнес патриотическому обществу образец полотна из корпии лупина, а синьора донна Тереза Чичери, моя единственная хозяйка и возлюбленная, описала все операции. Я наспех накропал реферат, а она заслужила премию!».
Еще через месяц Аморетти официально поздравил Вольту с успехом подруги: еще граф Формиан хотел, чтоб такая ткань появилась! А в мае 1784 года Вольта показал в Милане новую ткань: «…она блестит и черна, как уголь. Сударыня, это находка для мусульман и для детей, а малая золотая медаль заслужена Вами недаром». В августе общество патриотов торжественно вручило графине Чичери новое поощрение за рукоделие. Лиха беда начало! В декабре у Вольты уже «появился образец шелка любовного типа, что-то вроде «амура». Он весьма хорош и встречен благосклонно. Я тебе скоро верну 800 лир за картофель и зелень».
Эпопея с тряпками длилась почти два года, но у всего бывает конец. Требовал хлопот брак, хоть и гражданский. Сыну уже скоро шесть, а давно ли сам отец бегал босиком? Вольта показал себя заботливым отцом, как, впрочем, во всем, за что брался. Вот, к примеру, что писал он своей спутнице в феврале 1788 года: «Кроме того, что мой слуга Джузеппе, которому я плачу по четыре с лишним цехина в месяц, проворачивает для меня дюжину всяких дел, ему еще приходится следить, чтоб какой-нибудь барчонок из младших классов, причем я не имею никакой возможности узнать об этом, не вовлек твоего сына Джованнино в какую-нибудь компанию в урочное или неурочное время. Вот почему я вынужден, максимально заботясь о его духе и теле, обратиться в коллегию Кальчи, что я уже и сделал ради нормального будущего ребенка».