Волонтер: Неблагодарная работа

– Лишних нет. Вот берите эти, – Микула снял рукавицы и протянул золотарю, – потом вернешь. А в лес я бы вам ходить не советовал, хорошие лапы можно и на базаре купить. Купцы народ ушлый сразу поняли, как можно денег получить. Андрес поблагодарил кузнеца и взял рукавицы. Надел. Рукам стало тепло.

– Мы так и поступим, – молвил он, – у меня еще остались деньги.

Лапы действительно оказались замечательные. Стоили они не дорого, так что Ларсон и купец остались довольны. Вернувшись, Андрес посовещался с Акимом. Решили поставить их в доме. В качестве вазы мальчишка предложил использовать один из пустых горшков. Ларсон полазил по закромам и нашел два заплесневевших баранка. Из камзола вытянул нитку и сделал елочное украшение.

– Петр Алексеевич приглашал меня на ассамблею, – проговорил он, разглядывая получившееся творение, – как думаешь, Аким, мне идти?

Паренек пожал плечами. Ларсон вздохнул, понимая, что ожидать что-то другое от мальчишки, которому от горшка два вершка (в прямом и в переносном смысле) не приходилось.

– Понимаю, – прошептал эстонец. – Видишь ли, с одной стороны государь пригласил, а разбрасываться такими шансами грешно, а с другой стороны я ведь не знаю как там себя вести, и что надевать. Аким удивленно взглянул на золотаря.

– Может мне за Ельчаниновым сбегать. Вряд ли он был на государевых ассамблеях, но о том, как там на них себя вести, возможно, и знает.

– Тогда уж Александра Даниловича, – вздохнул Андрес. – Он церемониймейстер ассамблеи. Да вот идти искать его, как-то боязно.

– Экий вы смешной сударь, – рассмеялся Аким, – он ведь с виду грозен. На самом деле душа компании.

– А ты откуда знаешь? – удивился Ларсон, – Тебе вон и лет то немного.

– Так я ведь всю жизнь при дворе. А Александр Данилович в пору, когда жив был мой батюшка, частенько к нам захаживал. Он ведь почти крестный отец.

– Эко ты сморозил, – фыркнул Андрес, – крестный отец. Тебе сколько лет было, когда тебя крестили. Или ты хочешь убедить меня, что он крестил тебя, когда он мальцом был?

– Так я же не в прямом смысле слова.

– Не понял я конечно, да ладно. – Махнул рукой эстонец. – Ты еще скажи, что ты сыну Петра Алексеевича лучший друг…

– А вы откуда знаете? – удивился Аким.

– Так ведь вы почти ровесники. Так что там, на счет крестного твоего?

– Могу сбегать за ним. Позвать. Он мне не откажет.

– Не надо, – раздалось со стороны дверей, – не надо тревожить Александра Даниловича.

Золотари повернулись на голос. В дверях, стряхивая снег с епанчи, стоял Ельчанинов.

– Не надо тревожить, – повторил он, – я сам все расскажу.

Он скинул плащ, повесил его на гвоздик, вбитый в стену. Ларсон даже обомлел, увидев того в мундире Преображенского полка.

– Вот приписали к Преображенскому приказу, – проговорил Силантий Семенович. Бывший стрелецкий офицер прошел к столу и сел на лавку.

– Меня тоже Петр Алексеевич пригласил на ассамблею, – проговорил он, – Вот я и сходил к церемониймейстеру и разузнал, как себя вести и что надеть, чтобы не выглядеть белой вороной. А теперь слушай.

Увеселительные собрания Петр Алексеевич начал устраивать с января тысяча семисотого года, когда повелел приглашать на них знатных людей с женами и дочерьми. При этом одежда на них должна быть немецкая, французская или английская.

Устраивали их обычно в течение зимы в домах вельмож, при чем хозяева гостей не обязаны были не встречать, не провожать, не занимать и даже не быть дома. Гости собирались после шестнадцати ноль-ноль и веселились, за играми, танцами и разговорами, аж до двадцать двух. Вход на такое вот собрание предоставлялся всем дворянам, военным и гражданским чинам, знатным чинам и старшим мастеровым людям. По какой причине в этот список угодил Андрес Ларсон, эстонец понять не мог. Вполне возможно, что был иноземцем, а они на таких собраниях играли выдающуюся роль.

Отличительной чертой собраний была чрезвычайная простота общения с государем. Сам Петр давал пример доступности, и часто гневался, когда тот или иной боярин вставал с поклоном при его появлении. Тогда он подзывал Александра Даниловича, у которого всегда был наготове кубок, наполненный белым вином. И бедному нарушителю ничего не оставалось, как осушить его одним залпом. Андрес чуть было не угодил под такое вот наказание, но его вовремя одернул Ельчанинов.

– Не положено Андрей, – прошептал тот, стараясь, чтобы кроме золотаря его никто не расслышал.

Комната хоть и большая, но дышать почти не возможно из-за облаков табачного дыма, что висели под потолком. По освещенному свечами залу прогуливаются между рядов гостей и приветливо с ними разговаривающая дама, лет двадцати восьми.

– Анна Монс, – прошептал Силантий Степанович, увидев, как заинтересовано, смотрит на нее Ларсон, – дочь немецкого винодела. Любовница государя, – тут стрелец поднес палец ко рту и прошипел, – тсс. Я тебе ни чего такого не говорил. Вон смотри, видишь того мужика лет пятидесяти в куртке и полосатых панталонах – это корабельный мастер. Государь его из самой Голландии выписал.