Володя-Солнышко

Сквозь щелку кулацкой ограды видят парнишкины глаза, как спускаются на извивающуюся отцовскую спину окровавленные свистящие шомпола. Потом в мертвых впадинах отцовских глаз он видит холодный латунный блеск патронных донцев. Патроны вогнали в глаза. Табак, что в последние часы сумела передать ему мать, сделался в отцовской горсти красным, кровью набухнул.

Остался с матерью. Только скоро новая беда подоспела.

Крыльцо у Кондрахиных недостроенным стояло. Не было ступенек. По чурбакам спускаться надо было. А дверь распахивалась наружу. Отворяя ее, мать нечаянно столкнула сынишку местного колчаковца. На крыльце тот играл. Полетел – завопил.

Повели за это мать под сарай.

– Вскинь руки крестом, красная гадюка!!

Вскинула.

Заплот у Кондрахиных не забран стоял, ворота тоже отец не успел построить. С галопа ворвались на подворье блюхеровцы. Мать осталась нерасстрелянной. А через неделю умерла. Братишка, которого потом отдали «в дети», все будил ее, будил.

Видели и запомнили это, навек запомнили горестные ребячьи глаза.

Недели через две поднял парнишку в седло красный всадник:

– Митя?

– Митя.

– Кто за ним смотрит, товарищи?

– Дядя. У дяди живет.

Подозвал тогда всадник красноармейца, снял с него фуражку и надел на парнишку.

– Расти большой, Митя. Помни отца.

Сказывали люди, что был это командир Василий Блюхер. Только недолго походил в той фуражке парнишка. В двадцать первом году, в восстание, сорвал ее старичина-кулачина с Митиной головы и на мелкую мелочь в куски изодрал. Руками непосильно было – зубами сукно растерзал.

Дядю своего Митя тятенькой звал.

Мужичком с ноготок начал возить парнишка дрова, ходить за скотиной – не сын, не племянник, а скорее работник. В школу не пустили. А учительницу, которая упрашивала «тятеньку» отпустить Митю в школу, помнит старый Кондрахин. Очень помнит. В желтых высоких ботинках ходила. Голову ему на виду у «тятеньки» гладила...

Дрожит в загорелых руках свиная щетинка...

* * *

Слет еще не открылся, а уж Ленька стал знаменитостью. Делегат – от горшка, два вершка. Ходит смело, смотрит весело, в гостинице койку занял. Высокий и «хитрый» начальник (на клевере-то который хотел его подловить) познакомил Леньку с еще более высоким начальством. И тут у ответственных товарищей возник такой вопрос: бывает ли малый без старого. То есть кто, как не отец, сотворил из Леньки пастушонка? Конечно, отец. Малого без старого не бывает. И полетела в Тобольский райком и в колхоз «Память Ленина» срочная телефонограмма: «Высылаем самолет. Обеспечьте явку отца Кондрахина на слет». Тогда-то вот и случился в деревне переполох. Скакали на пастбище нарочные, срочно стригли-брили старого Кондрахина, срочно, активом, гладили ему брюки. Пробовали повязать галстук – не дался.

Стремительно понеслись под крылом самолета знакомые улицы деревни, заголубело озеро Аркуль, где сетки на карасей стоят, а вон и стадо. А там вон – отцовская могила. Родная, босой ногой обласканная земля. Снилась она старому Кондрахину на Халхин-Голе, тосковал по ней на Северном фронте...

Обрадовался отцу Ленька:

– Папка! Прилетел? А я мороженое ел.

– Погоди у меня, поросенок неблагополучный! – шепотом загадал ему старый Кондрахин. – Чуть-чуть в неглаженых штанах не пришлось...

– А сам рад, небось? – догадливо прищурил глазок пастушонок.

– Тсс! – озирнулся старый Кондрахин.

Делегатов приглашают в зал. Здесь собрались лучшие пастухи и доярки области – цветом животноводческой Тюменщины назвал их докладчик. Один за другим поднимаются они на трибуну, горячо и заинтересованно говорят о молоке, о мясе, о предстоящей зимовке.

Потом объявили о награждениях. Старый и малый Кондрахины получают Почетные грамоты. Сын и отец Кондрахины награждаются путевками на Выставку достижений народного хозяйства. Но это не все. Леньке вручают премию: наручные именные часы. А на второй день улыбается всей большой области Ленька со страницы газеты «Тюменская правда».

«Он не тенор, не скрипач, не юный пианист. Он пастух» – сопровождает улыбчивый Ленькин портрет пояснительный текст.

– Ну, приключенец! – дивясь и завидуя, бормочет старый Кондрахин. – Везде поспел...

...Гладила мама белую рубашку, а через два дня тревожно и радостно выискивает она на газетном листе, не осталось ли где на ней нечаянной складочки, ладно ли пуговки застегнуты, чист ли еще воротничок. Нежданная срывается с ее ресниц на газету счастливая слезинка.

– Ахти! – испугалась. – Рубашку закапала!..

Фартуком сводит ее с Ленькиного улыбчивого портрета.

Вот что поведал мне старожитель окрути Устин Филиппович Башкуров.

– Самостоятельный, говорю, сибирячонок...

* * *

Про фанерные барабаны прочитал я в одном из номеров «Пионерской правды». Позднее случилось мне побывать на Владимирщине, где рассчитывал я при удаче разыскать тех самых пастушат, а при большей удаче и те самые кнуты, которые подарил им Михаил Иванович Калинин. Удачи не было. Попутало автора переиначенное административное деление. Продолжая наводить справки, я обратился в Московский Дворец пионеров, где в то время начал организовываться музей пионерской славы.