Володя-Солнышко

Хочешь со старым царским солдатом беседу составить – начинай с присяги. Когда призывался?.. В каком роде войск служил? Или из боевой походной песни мотивчик мурлыкни. Солдатушки, мол, бравы ребятушки... Любят вспоминать свое барабанное горе служивые.

Сидим мы с Башкуровым Устином Филипповичем. Минуту назад на хворого скучного петуха старик смахивал, а вспомнили «боевинушку» – откуда и выправка в тощей фигурке взялась и голос-то звону набрал, солдатские шутки да байки па кончике языка за зудел и.

– Тридцать шештова шибиршкого полка нижний чин. Под озером Нарочи и у Дубовой сопки шражались... Ой, парень, круто было! Бывало, наподдашт гермашка, артиллерия – ни веры, ни царя, ни отечештва не видать. Живого, понимаешь, тебя убивали! И ни отца, ни матери поближошти... Заштупиться некому. А пуля, дура, где ни ударит – тут и дыра... Ино ранят, головы... ххе-хе... не найдешь.

Устин Филиппович Башкуров – старейший долгожитель округи. Борода зеленью тронулась. Зубов ни единого – дёсна в улыбке показывает. Потому же и шепелявит. Глаза синь-лазурь истеряли, но, однако, ершистые, цепкие. И лукавство уберегли. Умрут – подмигнут. Каждый день он загадывает, как «иазавтрева» бросит табак жечь. «Петушки в дыхании поют».

Между старых подшитых валенок колечком свернулась черная собачка Дунайко. Устин Филиппович перебирает и мнет ей бархатистые мягкие ушки.

– Попа ихного в плен захватили. Австро-венгера... «Сказывай всяку разведку, не то к райскому яблочку приговорим... Али с дьяконом Фомкой, расстригой, бороться заставим...»

«Боевой» разговор еще и по той причине затеялся, что недавно, неподалеку от его поклеванного белогвардейскими пулями домика, трофей найден был. Поднимал бульдозерист профиль дороги, и лязгнула обо что-то металлическая сталь скребка. Из земли выглядывала ржавая боковина тяжелого артиллерийского снаряда. Специалисты определили: французский. Старушки Антанты коготок. Взорвали. Тревожным эхом минувших былых боев прогремел этот взрыв.

Здесь когда-то сражался с превосходящими силами колчаковцев легендарный полководец гражданской войны – Василий Блюхер.

– Помню, помню его. Как же! Был. Боями командовал. Про копытко слыхали?

– Какое копытко?

– Конь евоный по солонцовой поляне ступал – копытко и отпечаталось. Копытко Блюхерова коня.

– Ну, ну?..

– Остальные смыло, поровняло, а это спаслось, соереглось...

Как же оно уцелело? Время-то какое прошло?

– А так и уцелело. В стары годы татары по этой полянке соль рассыпали. Коз да лосей подманивали. А потом прихитрились толченое стекло к соли подмешивать. Зверь с жадности нахватается – ему колика. Далеко не уйдет. Легче добывать. И вот, случилось, ненастной погодой проехал здесь Блюхер. Копыта конские по солонцу и отпечатались. А вскорости кто-то из охотников или колчаковских дезертиров костер на одном на следе разжег. Стекло-то и оплавилось, и схватилось. Ровно глазурькой изнутри это копытко облило. Ни снеготай его не берет, ни дожди, ни морозы. Вода в нем, как в поднебесном блюдечке держится. Птицы к нему слетывают – синички, иволги, дятлы, ронжи. Зверьки – белки, горностайки, бурундуки набегают. Вода-то в копытке присоленая скапливается, а солоненького каждая душа жаждет. Вот и пьют, услаждаются.

Откашлявшись («как индюк, грудью булькаю»), Устин Филиппович вытирает слезы, обиходит усы и, увидев блокнот на моем колене, степенно выпытывает:

– Вы к нам по службе?

– По службе, Устин Филиппович.

– А кака ваша служба?

– О Лёньке Кондрахине написать хочу. О пастушонке. Ну, а попутно живые свидетельства о гражданской войне послушать.

– И чего бы это о нем, о Лёньке, писать? – озадачился мой собеседник. – Сколь знал пастушат – все неписаны, нерисованы жили?

Услуга за услугу. Филиппович мне про копытко, я ему про пастушат.

Летом 1922 года проходил в Москве первый, самый, что ни есть, первый пионерский слет. Перед правительственной трибуной по Красной площади маршировали в коротеньких трусишках нынешние дедушки и бабушки, которые удивляют сегодня своих внучат ловкой сноровкой отдавать салюты и повязывать галстуки. С трибуны ребят приветствовали Надежда Константиновна Крупская и Михаил Иванович Калинин.

Пионерского «инвентаря» – горнов и барабанов – наша промышленность в то время еще не выпускала, и каждая делегация поэтому чем на выдумку хитра, с тем и на парад шла. У владимирских барабанщиков вместо барабанов были фанерные ящики. Да, да! С дном, с глухо заколоченной крышкой. Отчаянно и самозабвенно колотили в них палками красногрудые правнуки Ильи Муромца. Выступающий за барабанщиками оркестр тоже состоял в основном из «ударный инструментов». Кастрюли, сковородки, медные тазы, ложки. За «ударными» зудела более легкая музыка: гребенки, свистульки, жалейки, пискульки. Замыкали колонну два русоволосых мальчугана, вдохновенно наяривавших на пастушьих рожках пионерский марш:

Взвей-тесь кос-тра-ми,
Си-и-иние ночи...