Волхв

— Причем куда ловчее, чем это пытаетесь сделать вы. И всю эту проблематику мы с ней, кстати, уже обсудили. Лучше ответьте-ка, где она?

— В данный момент? Очевидно, в постели, со своим постоянным любовником. У меня перехватило дух.

— С Морисом?

— Нет; с тем, кого вы называете Джо.

Я рассмеялся; это уж слишком.

— Ладно, — сказала она. — Не хотите верить, не надо.

— А вы придумайте что-нибудь поубедительней. А не то заскучаю и пойду домой. — Молчание. — Вот, оказывается, почему он так внимательно наблюдал, как мы с ней друг друга ласкаем.

— Если вы по-настоящему ласкаете женщину каждую ночь, вполне это зрелище стерпите. Тем более коли соперник ваш — дутый.

Она с поразительным упорством тщилась всучить кота в мешке клиенту, который уже имел случай его приобрести.

— Как вам самой не тошно. Прекратите.

Я повернулся и пошел прочь, но она схватила меня за руку.

— Ну пожалуйста, Николас… кроме всего прочего, мне негде переночевать. В деревенском доме нельзя показываться.

— Обратитесь в гостиницу.

Никак не отреагировав на мою грубость, зашла с другого боку: — Завтра они сюда непременно заявятся, и, когда меня припрут к стенке, неплохо б вам быть рядом. Авось выручите. Больше мне от вас ничего не надо. Честно.

В какой-то миг ее голос зазвучал искренне, а последнее слово она выговорила с улыбкой, в которой счастливо сочетались раскаянье и мольба о помощи. Я чуть-чуть смягчился.

— Зря вы рассказали мне сюжет «Сердец трех».

— А что, сюжет неправдоподобный?

— Неправда начинается, когда на сюжет книги натягивают действительные события. И вы это прекрасно знаете.

— Не пойму, чего такого необычного в том, что мы вами повстречались… — Избегая смотреть на меня, замотала головой.

— Я должен переспать с вами. Так задумано?

— Да нет, но на случай, если вам доведется узнать о Жюли всю правду и… — Снова покачала головой.

— Зачем так долго тянуть?

— Затем, что… вижу, вы мне так и не поверили.

— Больно уж сладко вы поете.

Я уже не заботился о том, чтоб спрятать иронию. Вдруг она подняла на меня глаза, распахнутые, ровно у доверчивого дитяти.

— Принимаю ваш вызов; не будем тянуть. Может, хоть тогда вы перестанете сомневаться.

— Чем дольше я знаком с вами обеими, тем беззастенчивей вы врете.

— Вы и ей, и мне по сердцу пришлись — это, что ли, вранье? Или — что мне жаль вас? И себя жаль. Но это к слову.

Я глядел на нее, прикидывая, как расставить ловушку похитрее. Впрочем, яснее ясного, что я нынче не охотник, а дичь.

— Жюли рассказала, что я написал вашей маме?

— Да.

— Пару дней назад пришел ответ. Любопытно, что она скажет, когда я еще раз напишу ей и сообщу, чем занимаются ее дочурки вместо того, чтоб в кино сниматься.

— Ничего не скажет. Потому что ее в природе не существует.

— А, так у вас просто случайно обнаружился в Серн-Эббес знакомый, который шлет вам свои весточки и пересылает чужие?

— Я вообще не бывала в Дорсете. И фамилия моя настоящая не Холмс. И зовут меня не Джун, кстати.

— Конечно-конечно. Опять двадцать пять. Роза и Лилия?

— Не Роза, а Рози. Но в общем, да.

— Бред.

Оглядела меня, что-то быстро прикинула.

— Дословно не припомню, но мифическая мамочка написала вам примерно следующее: дорогой мистер Эрфе, я вручила ваше письмо мистеру Вэльями, директору начальной школы. Потом что-то вроде того, что переписываться с французскими и американскими школьниками детям навязло в зубах. А дочки ее совсем забыли. Так или нет?

Тут уже я осекся; почва под ногами мгновенно обернулась зыбучим песком.

— Извините, — сказала она, — но есть такая штука под названием «универсальный штемпель». Письмо сочинили здесь, наклеили английскую марку, и — р-раз… — Движение, каким экспедитор метит конверт. — Теперь поверили?

Охваченный паникой, я попытался заново осмыслить все со мной происшедшее: коли они вскрывали отправляемые письма…

— А письма, адресованные мне, вы тоже читали?

— Увы — читали.

— Значит, вам известно о…

— О чем?

— О моей австралийской подружке.

Передернула плечами: конечно, известно. Однако я каким-то наитием понял, что она ничего не знает. Попалась!

— Что ж, расскажите.

— О чем?

— О том, что с нею сталось.

— У вас был роман.

— А потом? — Снова повела плечами. — Вы ж просматривали всю мою почту. И не можете не знать.

— Знаем.

— И то знаете, что во время каникул мы все-таки встретились с ней в Афинах?

Она опешила, стараясь разобраться, когда я говорил правду, а когда лгал. Помедлила, ответила на мою улыбку, но не проронила ни слова. Письмо ее матери я бросил на письменный стол — Димитриадис или кто-то другой мог забраться в комнату и прочесть его. Но письмо Энн Тейлор вместе со всем содержимым я надежно припрятал — запер в чемодан.

— Мы действительно все про вас знаем, Николас.

— Докажите. Встречались мы с ней в Афинах или нет?

— Вам отлично известно, что нет.

Я без промедления вкатил ей пощечину. Не в полную силу, дабы не вышло синяка, только поболело немножко, но она все равно закаменела.

— Зачем вы это сделали?

— Еще не так, т-твою, получите, если дальше будете вилять. Вы всю мою почту вскрываете?

Секунду подумала; затем, не отнимая руки от лица, созналась: