Волхв

Заспешил по дороге параллельно морю. Восточный небосклон прорезала молния. Ярдов через семьдесят — восемьдесят стена поворачивала под прямым углом. Наверно, Жюли там, за ее выступом. Ни души. До конца проселка оставалось не более четверти мили; за школьной оградой он чуть забирал в глубь острова, утыкался в пересохший ручей. Через русло ручья был перекинут мостик, а ярдах в ста левее и выше по течению виднелась одна из бесчисленных местных часовен; от дороги туда вела тропа, обсаженная стройными кипарисами. Луна едва выглядывала из-за клубящейся в вышине тучи, тускло, как на картинах Палмера[96], освещая ландшафт. У моста я в нерешительности замедлил шаг: идти дальше или повернуть к деревне? Именно туда Жюли, скорей всего, и направилась. Но тут она окликнула меня.

Голос ее доносился из глубины кипарисовой аллеи. Я поспешил к часовне. На полпути слева кто-то зашевелился. Жюли стояла в десяти шагах от меня, меж двух неохватных стволов. Темное летнее полупальто, косынка, брюки, кофточка, в темноте угольно-черная; мерцающий овал лица. Уже открыв рот, я почуял в том, как она стояла, выжидательно засунув руки в карманы, нечто чуждое.

— Жюли?

— Это я. Джун. Слава богу, явились.

Я подошел ближе.

— Где Жюли?

Окинув меня долгим взглядом, театрально ссутулилась.

— А мне казалось, вы просекли.

— Что просек?

— Что происходит. — Вскинула глаза. — Между нею и Морисом.

Я не ответил, и она вновь опустила голову.

— За кого вы меня держите, черт подери? — Она промолчала. — Вся эта комедия с любовницей миллионера давным-давно накрылась, к вашему сведению.

Покачала головой.

— Я не то имела в виду. Просто она… его орудие. Эротика тут ни при чем.

Глядя на ее склоненное чело, я принял решение. Сейчас развернусь, отправлюсь обратно в школу, к себе в комнату, к письменному столу, к непроверенным сочинениям; фабула домашнего спектакля, как и положено, описала замкнутый круг. По сути, об этой девушке мне сегодня известно не больше, чем в тот вечер, когда я впервые увидел с террасы Бурани ее скользящую сквозь мрак нагую фигуру. И все же вернуться в школу я не в силах, как камень не в силах вернуться в бросившую его ладонь.

— Ну, допустим. А вы тогда что тут забыли?

— Я подумала — так нечестно.

— Что нечестно?

Взглянула на меня.

— Все было подстроено заранее. Что ее от вас умыкнут. Она знала, что так и случится.

— А этот ваш визит разве не подстроен?

Задумчиво уставилась во тьму над моим плечом.

— Не удивительно, что вы не верите.

— Вы так и не ответили, где Жюли.

— С Морисом. В Афинах.

— И вы из Афин приехали? — Кивнула. — Но пароход еще днем пришел.

— Я ждала в деревне, пока стемнеет.

Я впился в нее взглядом. И на лице, и во всей позе — наглое выражение оскорбленной невинности, безусловной правоты. Явно переигрывает.

— А у ворот меня почему не дождались?

— Психанула. Старика слишком долго не было. Вспышка молнии. В лицо пахнуло близким дождем; с востока донесся тягучий, угрожающий рокот.

— Что здесь психовать?

— Я сбежала от них, Николас. Куда — они быстро сообразят.

— Почему ж не пошли в полицию? Или в посольство?

— Закон не преследует девушек за то, что те играют с мужчинами как кошка с мышкой. А эта девушка — моя сестра к тому же. — И добавила: — Дело не в том, что Морис вас обманывает. А в том, что вас обманывает Жюли.

В перерывах между ее фразами повисали многозначительные паузы, точно она всякий раз ждала, пока я усвою ее предыдущую мысль. Я не сводил с нее глаз. В ночной темноте иллюзия сходства сестер достигла невероятной силы.

— Я пришла, чтоб вас предостеречь, — сказала она. — Только ради этого.

— Предостеречь — и утешить?

Ответить на сей неприятный вопрос ей помешал чей-то приглушенный голос, донесшийся до нас с проселка. Мы выглянули из-за дерева. К мосту не спеша приближались три расплывчатые мужские фигуры, переговаривавшиеся по-гречески. Перед сном сельчане и преподаватели, бывало, любили прогуляться до конца дороги и обратно. Джун посмотрела на меня с деланным испугом. Но я и на это не клюнул.

— Вы прибыли с полуденным пароходом?

Она не дала поймать себя с поличным:

— Я посуху добиралась. Через Краниди.

Изредка этот маршрут избирали родители, страдающие морской болезнью, — в Афинах садишься на поезд, в Коринфе пересаживаешься, в Краниди ловишь такси, а на побережье нанимаешь лодочника, чтоб перевез тебя на Фраксос; поездка съедает целый день, и, не владея разговорным греческим, в путь лучше не пускаться.

— Почему так сложно?

— У Мориса всюду шпионы. Тут, в деревне.

— Вот с этим я, пожалуй, спорить не стану.

Я снова выглянул из-за ствола. Троица невозмутимо миновала поворот к часовне и теперь удалялась; сероватая лента дороги, черный кустарник, темное море. Идущие, несомненно, были теми, кем и представлялись со стороны: случайными прохожими.

— Слушайте, мне все это надоело до чертиков, — сказал я. — Любая игра хороша до тех пор, пока не коснется нежных чувств.

— Да я, может, с вами согласна.

— Слыхали, слыхали. Извините, не впечатляет.

— Но ведь она вас вправду одурачила, — понизив голос, сказала Джун.