Волк в ее голове. Книга II

Я складываю руки лодочкой, но Диана в раздражении отворачивается. Телефон смолкает, воцаряется тревожная тишина.

— Правда, вырвалось.

— Тихо. — Диана затягивается, щелчком отправляет бычок в полёт и снова залезает в мобильный.

Экранчик ловит солнечный свет из-за деревьев и бросает радужные зайчики на её лицо. Смотрится это красиво.

Я грею руки дыханием и брожу туда-сюда по камням. Небо синее-синее, облака мчатся друг за другом, а их тени — по нам с Дианой. Летят и летят, отгораживая нас от реального мира.

Прибой. Ветер.

Гул и шорох.

И больше ничего.

Ничего.

Какое страшное слово, «ничего».

Мне в ладонь утыкается телефон. На экране высветился перечень построек под названием «Потухшие трубы».

ПОТУХШИЕ ТРУБЫ

Заброшенные предприятия нашего региона

Заводы Цех судоремонтного завода и створная башня

***********(11 голосов)

фото (9) Обсуждения (0)

Заводы Гидролизный завод

**************(15 голосов)

фото (57) Обсуждения (0)

Остальное Грузовое трамвайное депо

*(1 голос)

фото (8) Обсуждения (0)

Заводы Радиоламповый завод

********(8 голосов)

фото (20) Обсуждения (0)

— Ты нашла?

Пару секунд я радуюсь находчивости Дианы, но потом соображаю, что:

а) в Северо-Стрелецке никогда не ездили трамваи,

б) Диана не выказывает и толики радости,

в) низ страниц украшают слова «Портал любителей советской архитектуры Архангельска, 2012».

— Вытяни руку, — говорит Диана. Вместе с её тёплым дыханием до меня долетают запахи сигарет и ацетона.

Я выполняю просьбу. Диана роется в карманах, достаёт монетки — кругляши поблёскивают на ярком солнце — и с силой вколачивает в мою ладонь.

— Блядь! Блядь! Блядь! Специально для тебя разменивала. Блядь! Блядь! Блядь! Блядь! Блядь! Блядь!

Когда поток денег и ругательств иссякает, плечи её опускаются, и воздух бессильно вырывается из груди. Диана долго молчит, долго смотрит сквозь меня. Затем она вздрагивает и оглядывается, будто не помнит, как здесь оказалась. На причале пожилой мужчина кормит чаек, и Диана коброй бросается с места, взлетает по насыпи. Говорит с ним, потом с женщиной, которая прогуливается с розовой коляской.

Говорит, говорит…

Вдали, в высоте, стонет церковный колокол, и сердце у меня холодеет от нехорошего предчувствия.

Господи, Диана же в самом деле боится жителей пустыни. До смерти боится.

Телефон в кармане подпрыгивает чёртиком.

Опять Леонидас?

Опять.

Я с удовольствием сбрасываю вызов.

Диана возвращается под церковный перезвон: сутулая, усталая, бледная.

— Ненавижу колокола, — бурчит она, упирается головой мне в грудь и так застывает.

— Не нужно с ними говорить. — Чувствуя внезапный порыв, я глажу Диану по затылку. Волосы там короткие и лежат пёрышками, а шея тёплая и тонкая-тонкая, как у лебедя. Чёрного лебедя. — Я всё сделаю.

Она медленно, через силу выпрямляется, словно толкает спиной неподъёмную тяжесть, и хмуро смотрит на меня.

Я смущаюсь от собственной нежности и отдёргиваю руку. Краснею.

— Старый железнодорожный съезд после лесхоза, — сообщает Диана своим красивым чистым голосом. — Женщина сказала, там строили приют для детей-инвалидов. Похож на шоблу труб.

* * *

Вечереет. Поскрипывает велосипедная цепь. Мы едем сосновым лесом, по болотистой грунтовке с накидными настилами — словно бы плывём сквозь дурной сон.

— «Это» Земля? — спрашивает Диана. Чёрные глаза её осоловели от усталости, лицо осунулось. Полагаю, Артур Александрович выглядит не лучше.

— Слишком просто.

— Ей одиноко.

— У Земли нет по этому поводу психологических проблем. Скорее, э-э-м… физиологические.

Слева вырастают ажурные циклопы ЛЭП. Сквозь их опоры полыхает огненный шар солнца. Он немного согревает нас и убегает вбок, не найдя ничего достойного внимания.

Грунтовку изрезают полузамёрзшие лужи талой воды, растекаются по низинам, ширятся, соединяются. Типичное Северо-Стрелецкое болото. Каждую весну оно окружает город и держит в осаде до конца мая, пока солнце и ветер высушивают землю, а воздух заполняют полчища гнуса.

— Оки, «это» в нашей Солнечной системе?

— Есть такое подозрение.

— «Это» Венера?

— Венера самодостаточная. Варится в своём соку, и в ус не дует.

Тонкая корка льда трещит, лопается под колёсами; булькают спицы. Велосипед все сильнее затягивает в набухшую землю, и вскоре мы оставляем его на сухом островке, идём пешком.

Поначалу ноги даже не летят — порхают после бесконечной езды, а потом по щиколотку уходят в хрусткие лужи, в ледяную воду, и к усталости, к голоду и отупению добавляется холод.

Сквозь эктоплазмически-бледную траву прогрызаются ржавые рельсы, по их бокам вырастают кирпичные стены. Светло-бирюзовый и мертвенно-бледный ягели обгладывают древнюю кладку, веет безнадёгой, старостью и запустением.