Волк и конь

В римских катакомбах, сохранившихся под церковью Святой Урсулы в Кёльне, сидела Брунхильда — дочь Фредегунды и ее же наследница как жрицы Старых Богов. Получила девушка от родительницы и иное наследие — злобный дух, явившийся из глубины времен, владел телом дочери, также крепко как и матерью. Восставшая из мертвых не собиралась уступать своих позиций в варварской империи, ну, а то, что ей приходится делать это в теле уже не матери короля, а жрицы, вещающей от имени богов — что же и эта роль ей знакома. Она была немногим старше Брунхильды, когда безумный брат даровал ей с сестрами права и свободы весталок — и хотя это не мешало сумасбродному императору спать со всеми тремя, сейчас она охотно принимала эту роль снова. Также как и почти непонятную ей роль «мученицы» — никогда бы она не предположила, что ничтожная иудейская секта, достигнет такого влияния, что обычные казненные преступники займут, по сути, место богов. Однако пребывание в царстве мертвых, с неизбежным уподоблением самым злобным из отродий Тартара, наделило призрак новыми знаниями — а также особыми силами, позволившими ей убедительно сыграть перед варварским жрецом роль так почитаемой им девы. Кое-что о ней она знала даже больше чем Виллехад — например то, откуда в земле под церковью так много женских костей. Одну из них лже-Брунхильда держала в руках, зажав между бедрами и медленно двигая ею вверх-вниз. При этом презрительная улыбка то и дело кривила губы одержимой девушки. Невежественные варвары верят, что это кости их мучениц, погибших от рук других варваров, не разделявших заблуждения иудейской секты. Для них и к лучшему верить в это — знание о том, что за великое и кровавое действо произошло здесь, когда город только зарождался, могло бы разрушить и без того ограниченные разумы ничтожных фанатиков.

Давно уже Реймс не видел такого торжества: колокола всех церквей звенели так, что их было слышно далеко за городом, когда по центральной улице города проезжали знатные всадники в воинском облачении. Впереди скакал молодой король — за его плечами развевался голубой плащ, украшенный изображением золотисто-красного дракона — символа новой династии. Такой же дракон скалился и с нагрудной пластины панциря, в который облачился Эльфрик, всегда и всюду подчеркивающий свою роль как короля-воина, короля-избавителя от языческой скверны и внутренних междоусобиц.

У входа в Реймский собор Эльфрика ждала Сихильда — крупная девица с пышными формами, подчеркиваемых роскошным платьем из темно-зеленого бархата, расшитым золотыми нитями. Воротник и рукава украшал соболиный мех, а на груди переливалось роскошное ожерелье из белоснежного жемчуга с розовым отливом. Светлые волосы, уложенные в прическу на ромейский манер, украшала золотая диадема с небольшими бриллиантами. Рядом с будущей невесткой стояла и мать Эльфрика, королева Берта, в темно-синем платье, расшитом серебряными узорами и с золотыми браслетами на тонких запястьях.