Волк

Почувствовав перемену, его губы оторвались от моих, вес тела переместился вверх. — Посмотри на меня, — потребовал он, когда я крепко зажмурилась, пытаясь отогнать эти образы, но безуспешно. — Джейни, — снова потребовал он, его голос был похож на бархатную сталь — мягкий, но твердый. Я открыла глаза и обнаружила, что он наблюдает за мной, впитывая каждый нюанс, ища ответы и находя их. Он слегка кивнул, перекатился на бок и притянул меня к себе, так что мы оказались лицом друг к другу. Его рука мягко лежала на моем бедре, безопасная, нетребовательная, ничего не берущая и предлагающая якорь. — Все в порядке, — ответил он, каким-то образом прочитав мои попытки объяснить.

— Нет, — тихо ответила я. — Это не так.

— Не сейчас, — сказал он, его пальцы на секунду сжали мое бедро. — Остановимся.

С придушенным всхлипом, который выдавал слишком многое из того, что я чувствовала, мой лоб врезался в его грудь. Его рука поднялась вверх по моей спине и осталась там, перебирая мои волосы, пока я пыталась взять себя в руки.

Он был одновременно и прав, и неправ. Всегда должно быть хорошо остановиться, хотеть замедлить ход событий, нуждаться в том, чтобы все шло в моем собственном темпе. Это было мое право, и никто не должен заставлять меня чувствовать себя виноватой за это. Но он так же ошибался. Потому что он ничего не понимал. Он не знал, каково это — не хотеть останавливаться, но нуждаться в этом. Он не знал, каково это — чувствовать себя разорванным надвое от желания и страха. Он не мог понять борьбу, что заставляла двигаться прочь от него, бояться рук, которые хотели дать удовольствие, потому что когда-то были руки, которые причиняли боль.

— Джейни, — его дыхание заставило мои волосы слегка затрепетать. — Не надо, — потребовал он.

— Что не надо? — Я услышала, как хриплю, слезы жгли мне глаза, умоляя освободить меня раз и навсегда.

— Возвращаться туда, — пояснил он. — Не возвращайся туда.

— Как же я могу не возвращаться туда? Я живу там, — сказала я его груди, мой голос был одновременно сильным и слабым. — Оно повсюду. Оно есть во всем. Это никуда не денется. Оно мне не позволит…

— Ты не отпускаешь это.

— А как я могу? Это врезалось мне под кожу. Я не могу очистится от этого. Я пыталась. Я все перепробовала. — Мое дыхание сбилось, заставляя меня сильно прикусить губу, чтобы не дать другим звукам вырваться наружу.

Он молча отодвинул меня назад и потянулся между нами, взяв запястье моей не обожженной руки и поглаживая кожу, без сомнения чувствуя рельефные линии под татуировками, касаясь шрамов. — Спрятала их.

— Тоже не сработало, — призналась я, опустив глаза, не доверяя себе, чтобы смотреть ему в глаза, когда я была так близка к слезам.

— Нет, — согласился он. — Но превратив их во что-то прекрасное. — Я вскинула голову, ища на его лице повод, чтобы не верить ему, отрицать, отрицать, отрицать. Но там я ничего не нашла. — Прекрасное, — повторил он, и по моей коже пробежала дрожь, впитываясь, как целебная мазь.

— Волк…

— Не сожалей обо мне, — сказал он с уязвимостью в голосе, которую я никогда раньше не слышала, и до этого момента я не была уверена, что он способен на это.

Теперь была моя очередь. Утешить, успокоить. Это была не та роль, с которой я была знакома, и я не чувствовала себя достойной играть ее. Но он был так добр ко мне, такой понимающий, нетребовательный. Я обязана была попытаться.

Моя рука медленно поднялась, его рука все еще держала меня за запястье, и переместилась к его лицу, остановившись там. — Я не сожалею о тебе. Это странно, и это непонятно, и я почти уверена, что мне нужна терапия, чтобы думать об этом, не говоря уже о том, чтобы признать это, но я чувствую себя здесь хорошо. Это звучит странно, — сказала я, подыскивая нужные слова. Мне вдруг показалось, что я полна неправильных мыслей. Я втянула воздух и бросилась вперед, игнорируя резкие внутренние порывы, которые пытались заставить меня замолчать, чтобы он не смог проникнуть дальше за мои стены. — Это как… я чувствую, что каждый день моей жизни в течение восьми лет я носила маску. Я пытаюсь спрятать это, замаскировать, притвориться, что этого нет. Но оно есть, и все, чего я добилась, отрицая это — убедилась, что никто никогда не сможет по-настоящему узнать меня. Никто. Даже Ло. Это… сделало меня недоступной. Это сделало меня одинокой даже в комнате, полной друзей. Но ты…

— Заглянул под маску, — подсказал он, когда слова меня подвели.

Я почувствовала, что киваю. — Мне не нужно притворяться здесь. Здесь… безопасно. — Я упала на спину со странным истерическим смехом, закрыв лицо руками. — Как я и сказала… Я думаю, это доказывает, что мне нужно серьезно полечить голову.