Волгины

На дороге показались люди. Кто-то пес красное знамя. Очевидно, бригады уже собирались идти в Вороничи на праздник. То глухие, то резкие раскаты непонятного грома возникали где-то за лесом — на западе, на юге, на севере и катились, сотрясая землю.

— А ведь это, похоже, у границы… Коля… Ведь тут до границы всего километров сорок. Должно быть, маневры. Как ты думаешь, Коля? — спросил Алексей.

— А кто ж его знает… Может, маневры, — пожал плечами Коля. — Домой поедем или в управление?

— Давай сначала в управление, — приказал Алексей и посмотрел на часы: было двадцать минут пятого.

— Смотрите, Алексей Прохорович, а ведь это дым, — сказал Коля, высовываясь из кабины. — Вон там, над лесом.

— Верно, дым, — согласился Алексей, все еще не садясь в машину, встревоженный загадочным зрелищем.

Огромные, шарообразные, вверху изжелта-красные, озаренные еще невидимым солнцем, а внизу темнолиловые горы дыма медленно поднимались в нескольких местах над лесом.

— Определенно, горит что-то, — мрачно сказал Коля.

— Ладно. Поедем, — хмурясь, распорядился Алексей и сел в машину.

12

В субботу вечером на пограничную заставу лейтенанта Чугунова, расположенную километрах в сорока от того места, где ночевал в лесу Алексей Волгин, приехала кинопередвижка. В старательно расчищенном садике, под навесом летней зрительной площадки, украшенной березовыми ветками, красными флажками и портретами вождей, бойцам был показан фильм «Волга-Волга».

Все время, пока киномеханик «крутил» картину, на площадке перекатывался дружный хохот, а кадр, в котором Игорь Ильинский падает за борт парохода, вызвал настоящую бурю.

Громче всех смеялся пулеметчик Иван Дудников, или, как его называли товарищи и командиры, Дудочка. Он по-детски прихлопывал руками по коленям, оглядывался на товарищей блестящими от восторга серыми бесхитростными глазами.

Все бойцы и командиры были в отличном настроении, особенно взвод, вернувшийся недавно из полевого караула. Люди почистили оружие, привели в порядок обмундирование, побрились, помылись, надели свежее белье. Многим бойцам завтра не надо было идти на сторожевые посты и в секреты — можно было отдыхать весь день, сидеть в красном уголке, играть в домино или шашки, читать, писать письма…

Мысль, что подъем назначался на завтра позже на целый час, была так приятна Дудникову, что он зажмурился, и когда открыл глаза, увидел, что фильм уже кончился и на зрительной площадке включили свет. Выходя из кино, он продолжал улыбаться, думая о смешных приключениях героев фильма. Но через некоторое время на лице его, скуластом, загорелом до черноты, с широким, чуть вздернутым носом и толстыми губами, было уже другое выражение, как бы говорившее, что кинофильм был только забавой и не стоило серьезному человеку много о нем думать.

Перед сном Дудников покурил, поговорил с соседом по койке, вторым номером пулеметного расчета, низкорослым, всегда хмурым Миколой Хижняком. Микола, постоянно озабоченный какими-то своими думами, упорно склонял его на скучный хозяйственный разговор.

Проиграли отбой. Лежа на койках друг против друга, бойцы тихо, чтобы не услышал дневальный, разговаривали.

Натянув до подбородка одеяло, угрюмо кося на соседа выпуклыми карими глазами, Микола рассказывал:

— Я нынче письмо получил из дому. Пишут — одно расстройство. Двое братьев у меня, и такие несговорчивые. Жили мы все вместе, на один двор, все вместе вступили в колхоз имени товарища Щорса, и свое хозяйство у нас доброе — три коровы на всех, свиньи, куры, гуси. И все бы ничего, да задумали браты делиться, чтобы каждый своим двором жил. Все время делятся и никак не разделятся. Одному то не нравится, другому — другое. И в колхозе стали хуже работать. Батько хочет по-своему разделить, а они по-своему. А ведь там и моя доля…

— Что же они пишут, братья твои? Совета просят, что ли? — спросил Дудников.

— Батько пишет… — ответил Микола. — Пишет, либо поразгоняю их, а либо все сдам колхозу, шоб только одним колхозом жили. Ведь вот, ты скажи, лихо какое… И еще пишет: на конеферме вместо меня Андрей Побудько главным конюхом. В прошлом году на Сельскохозяйственную выставку в Москву ездил, медаль получил. А обо мне, мабуть, все забыли…

Микола тоскливо вздохнул: повидимому, мысль, что о нем забыли дома, казалась ему невыносимой.

— А ты выкинь все из головы, — позевывая, посоветовал Дудников. — Выкинь, да и все тут.

Микола все вздыхал, ворочался с боку на бок, жаловался:

— Сосет меня, Иван, какой-то червяк… Сосет и сосет… Не могу забыть, что там без меня в колхозе делается. Ведь я в колхозе, можно сказать, первым коневодом был. У меня кони на районных скачках призы брали. Благодарность имею от области. Я депутатом сельсовета был, а зараз братья нашу семью в позор хотят ввести, на весь район затеяли свару…