Воин-Пророк

Ей никогда прежде не доводилось встречаться с такими женщинами, как Эсменет: храбрыми и острыми на язык. Иногда она пугала Серве своим умением разговаривать с мужчинами, отвечать им шуткой на шутку. Лишь Келлхусу удавалось превзойти ее в острословии. Но она всегда оставалась внимательной и заботливой. Однажды Серве спросила Эсменет, отчего она такая добрая? И Эсменет ответила, что, будучи шлюхой, нашла успокоение лишь в одном — в заботе о том, кто еще более беззащитен, чем она сама. Когда Серве принялась доказывать ей, что она не шлюха и не беззащитна, Эсменет лишь печально улыбнулась, сказав: «Все мы шлюхи, Серча…»

И Серве ей поверила. Да и как она могла не поверить? Эти слова звучали слишком похоже на то, что мог бы сказать Келлхус.

— Дневной переход тебя не утомил, Серча? — спросила Эсменет.

Она улыбнулась в точности так же, как когда-то улыбалась тетя Серве, тепло и участливо. Но затем Эсменет внезапно помрачнела, как будто увидела в лице Серве нечто неприятное. Взгляд ее сделался отстраненным.

— Эсми! — позвала Серве. — Что случилось?

Эсменет смотрела вдаль. Когда же она вновь повернулась к Серве, на ее красивом лице появилась другая улыбка — более печальная, но такая же искренняя. Серве опустила взгляд на свои руки. Ей стало страшно: а вдруг Эсменет откуда-то узнала?.. Перед ее мысленным взором возник скюльвенд, трудящийся над ней в темноте.

«Но это был не он!»

— Горы… — быстро сказала Серве. — Земля здесь такая твердая… Келлхус сказал, что раздобудет для меня мула.

— Да, он наверняка… — кивнула Эсменет.

Она не договорила и, нахмурившись, принялась вглядываться в темноту.

— Что он затеял?

Ахкеймион вернулся к костру, неся с собою куколку. Он посадил ее на землю, прислонив к белому, словно кость, камню. Кукла — вся, кроме головы — была вырезана из темного дерева; руки и ноги крепились на шарнирах, в правой ладошке она держала маленький ржавый ножик, а туловище было исписано мелкими буковками. Голова же представляла собой бесформенный шелковый мешочек. Серве взглянула на куколку, и та вдруг показалась ей кошмарной. Отсветы костра блестели на полированном дереве. Маленькая тень на фоне камня казалась черной, как смола, и плясала вместе с языками пламени. Сейчас кукла выглядела мертвым человечком, которого собираются возложить на погребальный костер.

— Серча, Ахкеймион тебя не пугает? — спросила Эсменет.

В ее глазах плясали озорные искры.

Серве подумала о той ночи у разрушенной гробницы, когда Ахкеймион послал свет к звездам, и покачала головой.

— Нет, — отозвалась она.

Она была слишком печальна, чтобы бояться.

— Значит, сейчас испугает, — сказала Эсменет.

— Он ушел за доказательствами, — язвительно заметил Ксинем, — а вернулся с игрушкой!

— Это не игрушка! — раздраженно пробормотал Ахкеймион.

— Он прав, — серьезно произнес Келлхус. — Это колдовской артефакт. Я вижу Метку.

Ахкеймион бросил взгляд на Келлхуса, но промолчал. Пламя костра гудело и потрескивало. Ахкеймион закончил возиться с куклой и отступил на два шага. И вдруг, когда фоном ему сделалась темнота и огни огромного лагеря, он стал меньше похож на усталого ученого, и больше — на адепта Завета. Серве вздрогнула.

— Это называется «Кукла Вати», — пояснил Ахкеймион. — Я… приобрел ее в Сансори пару лет назад… В этой кукле заключена душа.

Ксинем поперхнулся вином и закашлялся.

— Акка! — прохрипел он. — Я не потерплю…

— Уважь меня, Ксин. Келлхус сказал, что он из Немногих. А это — единственный способ доказать его утверждение, не навлекая проклятие на него — или на тебя, Ксин. А мне все равно уже нечего терять.

— Что я должен делать? — спросил Келлхус.

Ахкеймион присел и выдернул из земли прутик.

— Я просто нацарапаю два слова, а ты скажешь их вслух. Они не являются Напевом, значит, ты не будешь отмечен. Никто, посмотрев на тебя, не увидит Метки. И ты по-прежнему будешь достаточно чист, чтобы без особых проблем взять в руки Безделушку. Ты произнесешь пароль, приводящий в действие этот артефакт… Кукла пробудится лишь в том случае, если ты и вправду один из Немногих.

— А почему это плохо, если кто-то узнает в Келлхусе колдуна? — спросил Кровавый Дин.

— Потому, что он будет проклят! — гаркнул Ксинем.

— Именно, — согласился Ахкеймион. — И после этого проживет недолго. Он окажется колдуном без школы, волшебником, а школы не терпят волшебников.

Ахкеймион обеспокоенно переглянулся с Эсменет. Потом он подошел к Келлхусу. Серве чувствовала, что он уже сожалеет об этом представлении.

Ахкеймион проворно нацарапал веточкой цепочку знаков на земле, у самых сандалий Келлхуса.

— Я написал их на куниюрском, — сказал Ахкеймион, — чтобы не оскорблять ничей слух.

Он отступил и медленно поклонился. Несмотря на бронзовый загар, приобретенный под палящим солнцем Гедеи, Ахкеймион казался сейчас серым.

— Произнеси их, — велел он.

Келлхус, серьезный и сдержанный, мгновение разглядывал слова, а затем отчетливо проговорил:

— Скиуни ариситва…