Военные рассказы и очерки

В тумане послышался отдаленный свист. Сумкин привстал и тоже начал насвистывать. Минуту спустя показалась легкая и узкая лодка. Приблизился совсем древний старик, весь укутанный сетями. Помахивая рукой, точно отгоняя комаров, он сказал беззаботно:

— Поворачивай, Сумкин. И другим передай, если есть другие, чтоб поворачивали. Катера через каждые двадцать сажен. Где пробиться?

— Чугункой ей пробиваться, что ли?

— Должно быть, чугункой.

Лодка повернула к устью реки.

По дороге к станции Настасьюшка и Сумкин обогнали китайца Син Бин-у. Китаец, мелко шагая, тащил на спине большой мешок семечек.

— Ты в город, китай?

— Не, — весело отозвался китаец, — моя опять станция посылай. Моя опять капитана Незеласов, его блонепоезда смотреть нада.

— Повесят тебя, — сказал Сумкин, — вот тогда и насмотришься.

— Твоя моя не узнавай, тогда вешать нетю, — по-прежнему весело улыбаясь, ответил китаец. — Твоя моя не знай.

— Ладно, ладно, не узнаем, — отозвалась Настасьюшка. — Ты вот только скажи мне: Никита Егорыч коней получил, чтоб пушки везти?

— Его коней нетю. Его мужикам сказала, что пушки на себе тащить нада.

— Плохо.

— Пылыохо, пылыохо, — все еще весело скаля зубы, проговорил китаец. — Площай!

— Прощай!

Хотя станцию от моря отделяли горы и тайга, морской туман и мелкий дождь здесь такие же, как и на море. Дым из тайги, смешиваясь с туманом, придавал совсем мрачный вид бревенчатым зданиям станции, вагонам бронепоезда и множеству теплушек, возле которых толпились беженцы. Возле составов с длинными платформами, покрытыми брезентом, ходили часовые. Там мелькнул Син Бин-у. «Должно, снаряды на платформах, — подумала Настасьюшка, — чего их иначе прикрывать?»

Сумкин передал ей узелки, и Настасьюшка попробовала втиснуться в теплушку. Дама в меховом манто спросила у нее:

— Почему это, на какую бы станцию ни пришли наши теплушки, туда непременно явится бронепоезд? И еще вдобавок целые составы снарядов! Вдруг да подойдет Вершинин и начнет взрывать эти снаряды? Мы не только сгорим от таежного пожара, но вдобавок и взорвемся.

Шел, пошатываясь, прапорщик Обаб. «Ой, узнает! — подумала Настасьюшка со страхом и прикрыла лицо узелками. — У пьяного на знакомых глаз вострый, а он гляди как налакался».

Беженка в манто закричала Обабу:

— Господин прапорщик, что слышно про Вершинина?

— Американцы ухлопали, — ответил пьяным голосом Обаб. — Так в городе и скажите. Ухлопали, мол, Вершинина, конец его безобразию. Сейчас к бронепоезду тело его привезут.

— Мы успеем посмотреть?

— Некогда, некогда.

«Брешет! Брешет же!» — уговаривала себя Настасьюшка.

Ей не хотелось теперь идти в теплушку, но толпа втолкнула ее, и поезд отошел.

А по перрону шел Син Бин-у с корзинкой семечек. Он брал горсть, сыпал ее обратно в корзинку и приговаривал:

— Сипко холоси семечко есть! Покупайла, покупайла.

Опять к нему подошел Никифоров, машинист с бронепоезда; только теперь его сопровождал помощник Шурка. Никифоров, как всегда хмурый и неторопливый, подставил карманы и, как всегда, сказал:

— Сыпь. Два стакана.

— Ды-ыва?.. A-а!.. Моя твоя знай ести… Никиполов ести? A-а! Знай! Твоя сильно инстлуксия исполняй ести?

— Инструкция? Вот дам по ряшке, так узнаешь инструкцию! Инструкция есть закон. Понял? А без закона человек до чего доходит? Царя свергает, бестолочь! Сыпь, тебе говорят, два стакана.

Син Бин-у насыпал.

— Дыва. А деньга?

— Чего? — в негодовании спросил Никифоров.

— Деньга давай.

— Патент имеешь?

— Патента? Нетю.

Никифоров замахнулся. Но, несмотря на взмахи его кулака, Син Бин-у тащился за машинистом через всю станцию. Наконец Никифоров крикнул охрану, и тогда китаец отстал. Но тут к нему подбежал Шурка. Китаец протянул ему корзинку. Шурка, глядя неподвижно на китайца, с напряжением думая о своем, тихо сказал:

— Мне семечки, китай, не надо. Не до семечек мне. Ты слушай меня, китай. Не могу я белым служить, не могу! К партизанам хочу.

Китаец с деланным недоумением спросил:

— Кто его, палтизана, есть?

— Не морочь мне голову! Я тебя знаю. И хочу я не бежать, а сдаться партизанам вместе с бронепоездом.

— Блонепоезда капитана есть. Твоя есть помосника масиниста. Твоя сдавать плава нету.

Шурка быстро и страстно заговорил:

— Слушай, китай! Сейчас отправляемся. Туман, пойдем медленно. Что-нибудь на линии устрой… Ну, положи… тушу там, чтобы кто-то двигался, шевелился… человек, что ли… Согласно инструкции…

Ледяная тоска, недоверие мешали китайцу. Преодолевая эту тоску, китаец вглядывался пытливо в разгоряченное лицо Шурки. Да нет же! Какой он предатель. Сквозь весь окружающий туман и дым душа паренька рвется к свету и ликует. Нет, ему можно довериться.

— Его, масиниста, живи по инстлукции, а?

— Вот-вот, по инструкции! Положите на рельсы тушу. Машинист товарного поезда, увидав тушу, должен остановиться. Он живет пока по товарной инструкции, понял?

— Его нету туша. Его лошадей нету. Его лошадей собрать не можно. Человека положить можно.

— Ну, и человека.

— Меня положить нада, а? Знакомый? Его думай — китайца бандита убила, китайца ему масиниста смотреть нада, а?

— Вот-вот.