Водонос умер

Но его не слушали, а продолжали тащить дальше. Старик совсем обиделся и застонал еще громче:

— А-а-а, о горе, о горе!

Из глаз его полились слезы. Шедшие за гробом удивились, услышав плач. Паломник Сурур даже остановился на некоторое время. Но тут же сообразил и заговорил:

— Аллах тебе в помощь, шейх Сейид… Дело в том, что он хорошо знал покойного, они жили душа в душу, большие были приятели.

Остальные пытались урезонить плачущего шейха и заставить его замолчать.

— Хватит тебе, ни к чему это… Ты ж мужчина, ну перестань, неудобно…

— Оставьте меня, я не мужчина, — заорал тот во все горло. — Не могу я иначе… Оставьте меня в покое.

— Хватит, хватит шуметь… Уже пришли. Успокойся, не устраивай шума на людях.

Процессия и правда подходила к кладбищу. "Благородные" заняли свои места у деревянных ворот. Водонос начал кропить водой дорогу к могиле. В склепе зияла большая дыра, вниз спускалась лестница, в стороне лежали длинные камни, которыми замуровывался вход в могилу.

Участники процессии окружили носилки. Рыдания и причитания усилились. Глядя на покойного, Шеххата зло прошептал:

— Умаял ты нас, да отплатит тебе аллах тем же!

Вытирая грязные слезы, шейх Сейид заговорил:

— Еще немного, и я сам бы ноги протянул. Но бог милостив.

Пока помощники Сурура готовились переносить покойника в склеп, из-за их спин выбежали несколько человек, уселись около могилы и начали читать коран, но так, что ничего нельзя было понять. Только они приступили к исполнению своей миссии, как Сурур приказал перестроиться "благородным". Они засуетились, один толкнул Шеххату и услышал в ответ:

— Полегче ты, чтоб тебя! Куда торопишься? На пожар?

Покойника опустили, наконец, в могилу, вход в нее заложили камнями. Участники процессии посмотрели на свою работу так, будто совершили что-то святое. Глядя друг на друга, "благородные" радовались про себя: "Вот и все, пора возвращаться".

* * * * *

Около двух часов пополудни все сидели в своей кофейне. Паломник Сурур начал производить расчет. Когда подошла очеред Шеххаты, он подсел к Суруру поближе. Он потирал руки и широко улыбался. Глава фирмы хорошо знал, что такая улыбка будет ему дорого стоить. Быстро вытащив из кармана монету в десять пиастров, Сурур протянул ее Шеххате, приговаривая:

— Бери и будь доволен, честно заработал.

— Постой-ка, приятель… Видишь ли, мне нужно…

— Ни миллима больше! Иди, аллах подаст! И так я тебе заплатил больше всех.

— Знаю, можешь не говорить. Но послушай, что скажу — поиздержался я, дал бы взаймы.

— Взаймы? Ты что же, думаешь — я банк? Тебе мало того, что уже получил?

— Ты один у нас благодетель. Если кому становится трудно, к кому, кроме тебя, он пойдет, кто его выручит? Ты нам как отец родной, как мать!

Сердце Сурура растаяло. Сделав злою свою физиономию, он спросил:

— Сколько нужно, говори?

— Тридцать пиастров.

— Сколько?!

— Всего тридцать.

— Чтоб тебя тридцать чертей побрали!

— Хранит тебя аллах!

— Что ты с такими деньгами делать-то будешь? Лавку, что ли, откроешь?

— Не, баню.

— Чем платить будешь? Когда вернешь!

— Э-э, брат, бог милостив, авось пошлет еще хорошие похороны, вроде сегодняшних. Может, кто-нибудь из живущих в Александрии захочет, чтобы его похоронили в Асуане. Все от бога.

— Короче говоря — нет у меня таких денег. Бери вот это и не делай злого лица.

Он протянул Шеххате еще одну монету в десять пиастров. Тот разозлился и гневно крикнул:

— Я что — милостыню у тебя прошу? Забери обратно!

— На еще пять пиастров. А не хочешь — отдавай все!

Тут Шеххата понял, что старик не шутит, и больше кочевряжиться не стал. Засунув все деньги в карман, он умиротворяюще произнес:

— И на этом спасибо. Хранит тебя аллах!

Но раздумья не покидали его:

— Еще пятачок нужен. Пойду к шейху Сейиду, авось даст. — Подойдя к старику, он как можно ласковее заговорил:

— Как дела, как себя чувствуешь?

— Хуже не бывает.

— Аллах облегчит… И намаялись мы с ним сегодня!

Шейх Сейид воздел руки к небу и запричитал:

— Дай бог ему место светлое!

Он продолжал взывать к аллаху. Но у Шеххаты не было времени выслушивать его до конца. Как всегда, когда он просил в долг, Шеххата, льстиво заглядывая в глаза, спросил:

— Не найдется ли пятачка?

Шейх Сейид сделал вид, что не слышит, продолжая взывать к аллаху, прося у него милости. Шеххата не выдержал:

— Тебя спрашиваю — есть взаймы пятачок?

— Сгинь от меня, парень, нет у меня ничего, И вообще, в долг никому не даю.

— За глотку я схвачен.

— Кем же?

— Так, одной…

— Я-то думал, что ты скажешь — по долгам уплатить или за жилье. А ты пустое болтаешь. Ладно, возьми… Люблю, когда правду говорят, не обманывают.

— Бог тебе в помощь, шейх Сейид, добрый ты человек.

— Послушай. Даже за правду я даю один раз. В другой раз — правду скажешь или соврешь — и гроша ломаного не получишь. Понял?

— Яснее ясного.

Забрав деньги, удовлетворенный Шеххата покинул кофейню. По пути он зашел в лавку пряностей шейха Абид аль-Аттара. Тот, едва завидев клиента, рассыпался в приветствиях. Шеххата тихо шепнул ему на ухо:

— Дай-ка мне всякой всячины! Ты знаешь какой… Только получше, как для самого себя.