Внутри

Эта девица мне катастрофически не нравилась. Я с ней никогда раньше не работала, теперь вот увидела, что не зря. Но выбора у меня не было: сиделки не спешили возвращаться в наш дом.

Что любопытно, никто из них не мог объяснить причину. Ладно те, при которых у Руслана появлялись синяки, — они просто боялись, что их будут в чем-то обвинять. Но были и другие, у которых дежурство проходило спокойно. Они соглашались с тем, что Руслан послушный, что проблем с ним нет, однако мало кто отваживался прийти второй раз, а третий — и вовсе никто.

Лишь одна сказала мне:

— Это нельзя объяснить. Тут просто… страшно.

Вот и все. Не аргумент и позор с профессиональной точки зрения, но их страх был сильнее стыда.

Так что пришлось нанимать эту. Она ничего не боялась, ей на все было плевать, и я даже сомневалась, что она трезвая. Но ничего, за Русланом по-настоящему ухаживать не нужно, нужно только присмотреть, должна справиться! В том, что она не уйдет до моего возвращения, я не сомневалась: такие от денег не отказываются.

Я знала, где живет Ирина Георгиевна, бывала у нее пару раз. Но знакомые места приносили с собой не только приятные воспоминания, поэтому туда я шла с тяжелым сердцем. Мы с Ириной Георгиевной ни разу не говорили о том, что случилось… Понятно, что Руслан рассказал ей все. Он исчез — и она исчезла вместе с ним, она так решила.

От этого мне было обидно. Мы с ней всегда ладили, я доверяла ей не меньше, чем ее сыну. Неужели за одно лишь это я не заслужила честный разговор? С другой стороны, это сейчас я была готова к такому разговору. Тогда… не знаю, смогла бы я видеть ее тогда. Наверно, все к лучшему, и оба они решили правильно.

Ирина Георгиевна жила в трехкомнатной квартире в старом доме. Тут она провела хоть и не всю жизнь, но большую ее часть: жилье они получали с мужем еще молодой семьей. Потом, насколько мне известно, ее муж погиб, когда Руслан был совсем маленьким, и она осталась одна. Но она справилась, не сломалась. Она не только сумела поставить на ноги сына, она построила научную карьеру, и за это я ее уважала.

В ее квартире меня встречал образцовый порядок, но так было всегда. В доме Ирины Георгиевны не было ничего старушечьего, и мне приятно было убедиться, что за минувшие шесть лет возраст так и не изменил ее. Во всем, что я видела здесь, читался отменный вкус, каждая вещь была подобрана с умом — от мебели до сувениров на полках.

Вот только… За шесть лет здесь ничего не изменилось. Совсем! Ни один сувенир не сменил место на стеллаже. Не появилось ни одной новой фотографии. Даже цветы на окнах — и те были прежние, правда, уже безнадежно засохшие, потому что после смерти хозяйки никто их не поливал.

Создавалось впечатление, что реальность здесь поставили на паузу. Я не нашла бы и пяти отличий по сравнению с тем, какой квартира была в момент моего последнего визита! Возможно, для Ирины Георгиевны это было способом справляться с психологической травмой. Ее сын ушел от жены, оказался тяжело больным, попал в аварию, и она вынуждена была сдать его в клинику… Такое кого угодно подкосит! Вот она и держалась за привычные вещи и знакомый порядок.

Она не сняла со стены нашу с Русланом большую свадебную фотографию. Надо же… Какие мы были счастливые. Какая я была наивная…

Так, хватит, я не за тем сюда пришла!

Одну из комнат Ирина Георгиевна оформила как гостиную, вторая так и осталась комнатой Руслана — тут хранились его детские вещи, хотя не похоже, что взрослый Руслан тут часто бывал. А вот третья комната была личным уголком хозяйки квартиры. Здесь Ирина Георгиевна и спала, и работала. Узкая кровать ютилась у стены, а большую часть пространства занимали полки с книгами и массивный письменный стол.

Причем работала она до последнего, до самой смерти, это я увидела сразу. На ее столе хватало бумаг, самых разных, и канцелярские лотки помогали лишь немного упорядочить этот хаос. Телевизор в гостиной был завешен декоративной салфеткой, на книжных полках скопился солидный слой пыли, а значит, все это давно уже не интересовало Ирину Георгиевну. Она приходила с работы, направлялась сюда — и снова работала, но уже над чем-то другим.

И это тоже могло быть способом справляться со стрессом. Но что если нет? Даже у меня душа разрывалась на части, когда я видела Руслана таким. А что должна была чувствовать его мать? Нет, она не смирилась бы, она искала если не лечение, то хотя бы причину этого несчастья, должна была искать!

Я села за ее стол, задумчиво осматривая окружавшие меня документы, распечатки и записи. Большая их часть была связана с ее работой. Ирина Георгиевна преподавала в университете, она писала научные труды, и набросков здесь хватало, меня они не волновали. А потом, среди этих бумажек, я вдруг увидела лист, исписанный до боли знакомым почерком.

Руслан! Я его руку всегда узнаю, сколько бы лет ни прошло. Это было письмо от него, которое Ирина Георгиевна предпочла сохранить.

Я знаю, что читать чужие письма некрасиво. Но сейчас это уже не могло навредить ни отправителю, ни получателю, поэтому я поднесла лист бумаги поближе к свету.