Влюблён до смерти (СИ)

— У меня отобрали косу, — раздался стеклянный звон: Росс легонько ударил наполненным стаканом о верх моего. И пояснил, поймав  удивлённый взгляд: — Отстранили от полевой службы.

— Но… почему?

— Я едва не уничтожил Вселенную, — равнодушно пожал он плечами, а потом расхохотался, уронив на колени очки в зелёной оправе без стёкол. 

— Ну и шуточки. А серьёзно?

— Серьёзно. Не веришь — не верь. А как тебе такая причина: я мешал братцу заниматься различными грязными делишками?

В такое тоже верилось с трудом, и я позволила себе скептическое выражение. В ответ Росс наклонился и прошептал мне на ухо с подчёркнутой театральностью:

— Он не тот, кем кажется. 

Я поиграла бровями.

— И что же он такого ужасного делал? Убивал людей?

— Почти, — Росс снова наполнил мне стакан. Сегодня его рубашка была по цвету точь-в-точь как абсент, которого мы за вечер осушили уже вторую бутылку. — Злоупотреблял служебным положением. 

— Домогался подчинённых? — это была шутка, но смеха она не вызвала. Росс посмотрел мне в глаза пугающе серьёзно.

— Не подчинённых — клиентов.

Я закашлялась, подавившись абсентом.

— Ты имеешь в виду, что?..

 — Никто не знает об этом, кроме меня. Видишь эти татуировки? — он закатал джинсы: обе щиколотки обвивала вязь светящихся символов, словно под кожей текла горящая лава. — Молох меня подставил. Сделал так, чтобы у меня отобрали косу. Я не могу покинуть Крепость. Не могу воспользоваться никаким оружием. Братец постарался убедить всех, что я безумен. Теперь можно сколько угодно болтать о том, как он пользовался служебным положением — никто не поверит. Ты тоже не веришь — вижу по лицу.

Я почувствовала, как против воли трезвею и жадно присосалась к горлышку бутылки: хотелось и дальше качаться на мягких волнах расслабленности.

— Он не похож на чудовище, — сказала осторожно, боясь обидеть Росса.

— Так обычно и бывает, разве нет?

Алкоголь наполнял мои вены. Мешался с кровью, вытеснял её, заменяя жидким огнём. Я продолжала пить, стараясь сбежать от мыслей, погрузиться в спасительное беспамятство. Последние слова Росса доносились словно из глубины земли.

— Ты у него на крючке. За такое преступление тебя сошлют в ад. Надеюсь, ты ничего не подписывала?

«Подписывала», — хотелось ответить, но комната кружилась перед глазами, к горлу подкатывала тошнота, и я боялась, что, если открою рот, случится непоправимое. 

— Всегда читай документы, которые тебе дают.

Глава 11

Утром на подушке я обнаружила записку и, прочитав, на автомате потянулась к бутылке — не самый хороший способ решения проблем, но…

Господи…

Мне надо было снять напряжение. Мне это было необходимо! Я не знала, как в здравом уме осмыслить… осмыслить… такое...

В лицо плеснуло жаром. Руки задрожали, и я выронила проклятую бумажку на пол. Потом спешно подняла и перечитала написанное. Буквы расплывались перед глазами. 

Нет. Не может быть.

Я сминала в кулаке записку, ощущая, как бумажные края колят ладонь.

Вот — вот оно, доказательство того, что Росс был прав. Что его рассказы — не выдумка. Что под маской вежливого безразличия всё это время скрывалась расчётливая жестокость. 

А мне-то, дурочке, в поведении начальника мерещилась замаскированная забота. На самом же деле…

Всхлипнув, я прижала ладонь ко рту.

На самом же деле меня ловко и цинично заманивали в ловушку. 

Я сделала очередной жадный глоток. Восемьдесят градусов, а ощущалось словно вода. В этот момент я могла бы залпом осушить полбутылки.

Чёртов Молох! Лицемерный ублюдок! Будь ты проклят!

Я едва не швырнула бутылку в зеркало на стене.

Притворялся правильным, играл в благородство, а в действительности только и думал, как затащить подчинённую в постель. И при первой же возможности воспользовался ситуацией. 

И что теперь?

Что, чёрт побери, мне делать?

Есть ли у меня выбор?

Я прошлась по комнате. Смятая записка лежала на постели и щерилась острыми гранями, словно усмехаясь.

Ещё вчера — всего несколько часов назад — Молох казался мне привлекательным, а сейчас, вспоминая его равнодушное, пустое лицо, я с трудом сдерживала рвотные спазмы.

Когда лишают выбора, загоняют в угол, симпатия превращается в отвращение.

А ведь он мне нравился. И внешне, и по-человечески.

Я покачала головой и пнула одеяло, свесившееся с кровати. 

Сволочь! Похотливый урод!

Я металась по комнате, не зная, куда себя деть: садилась — и ощущала тошноту, пыталась прилечь — и нервно вскакивала. Меня бросало то в жар, то в холод. Никогда прежде чувство собственного бессилия не было настолько мучительным.

Какие у меня были варианты?

Признаться в чудовищном преступлении, на блюдечке преподнести Совету отличный шанс избавиться от неугодного новичка. Или по щелчку пальцев отдаваться беспринципному развратному скоту, чувствуя себя вещью? 

На мгновение я представила, что моё тело мне больше не принадлежит, что чужой, нежеланный мужчина может пользоваться им, как заблагорассудится. Во рту разлилась вязкая горечь. В висках застучало. Затылок сдавило железным обручем.

У меня нет выбора.

Нет. Выбора.

Дьявол!