Власть подвала

С этого момента будущая монахиня живет, подготавливая свой дух. Дух будет готов к тому дню и часу, который она обязательно узнает. На нее снизойдет благодать и тогда она захочет расстаться со следующей частью тела. Она сделает это с радостью – с радостью отдаст часть себя богу. Обычно ампутируют обе кисти рук, это вторая ступень посвящения. Ампутированные части хранят в холодильнике до тех пор, пока заживут шрамы, и затем, в присутствии монахини, их бросают в сжигательную печь – так они посвящаются богу. Монахиня продолжает жить и готовить себя к следующим ступеням посвящения. Позже ей отрезают руки по локти, затем по плечи. Обычно между последовательными операциями проходит год или полтора. Иногда после этого отрезаются и ноги, но очень редко, потому что в этом случае монахиня становится большой обузой для окружающих и уже не может наслаждаться жизнью. Богу нужно отдавать хорошую, радостную и полноценную жизнь, а не серость и боль – так аргументируют они. Не нужно отдавать богу то, что не нравится даже тебе самой. Монахиня с самого начала учится обходиться без рук – она ест прямо ртом, а разные операции выполняет пальцами ног. Те, кто решил стать монахиней, очень настойчиво развивают растяжку и чувство равновесия, так что ногой они могут даже залезть в карман или щелкнуть зажигалкой. В конце концов они отдают себя богу полностью – они входят в печь сами и при этом славят господа. В наше время при такой процедуре употребляются сильные анальгетики потому что богу не нужна ваша боль. Богу нужна вся ваша жизнь без остатка, но жизнь полноценная и счастливая. Никто не заставляет вас делать это – это ваш сознательный выбор. До него нужно дозреть и доступен он не каждому.

– Я чувствовала, – рассказывала Тая, – что часть меня ушла безвозвратно, очень дорогая и большая часть меня. Я знала каждую черточку на своих пальцах, форму каждого ногтя, несколько маленьких шрамиков, которые остались с детства; я умела играть на пианино, рисовать, заплетать волосы, стучать на пишущей машинке, играть в бадминтон, кататься на велосипеде. Теперь все это сгорало и я видела как горят мои руки. Я не чувствовала освобождения, мне было очень грустно как при расставании навсегда с любимыми людьми. Но понимание пришло лишь потом.

– Но ведь это дико, – сказал я.

– Это не более дико, чем ваши обычаи. Мне даже кажется, что ты все выдумал, все забыл и специально выдумал, чтобы меня шокировать. Как можно заточать себя на всю жизнь, носить черную одежду, отказываться от пищи и любви?

– Но остается любовь к богу.

– Но это больная любовь, это любовь несчастного, который бросается куда попало – я же тебе об этом говорила. А меня не гонят никакие несчастья; я не выбираю между скорбью мира и благодатью господа; я выбираю между одним счастьем и другим – и я ухожу к богу. Так кто из нас любит бога сильнее? И стоит ли так мучать себя?

– Но это ты мучаешь себя.

– Ничуть. Никакой физической боли. И никаких других неудобств, нужно только привыкнуть.

Мне так и не удалось ее отговорить.

– Ты просто не можешь понять этого, – говорила она. – Сколько бы я тебе ни рассказывала, ты не понимаешь. Потому что тебе не открылась истина. Поэтому ты несчастен. Всю твою жизнь, каждую минуту и секунду ты ищешь. Но ты ищешь не родину и не женщину, которую бы смог полюбить. Ты ищешь истину. Это значит, что истины у тебя нет. И все вы, непонимающие, ищете истину. Но истина вот она, рядом. Посмотри на меня и последуй моему примеру.

Несмотря на свои убеждения, она не была фанатичкой. Я рассказывал ей об догматах земной религии и она обсуждала их без всякого предубеждения. Однажды утром она пригласила меня на церемонию полного сожжения. Вначале я отказался.

– Но я хочу пойти с тобой, – сказала она. – Это моя хорошая подруга. Я много о тебе рассказывала. Если ты не прийдешь, она обидится.

– Как она может обидеться, если ее не будет?

– Она останется в боге и она останется в нас всех. Я хочу, чтобы она осталась также и в тебе. Это ты понимаешь?

Это я понимал.

7

Церемония уже началась. Сжигательную печь разместили недалеко за городом, в поле. Место очень напоминало известную картину Босха «La cura della follia» на которой хирург в жестяной шапке делает трепанацию черепа больному, чтобы изгнать из того злого духа. На картине все происходит на природе и никакой, разумеется, антисептики. Больной обречен. Тем не менее, он в полном сознании и в его глазах заметно понимание и принятие происходящего. Несмотря на солнечный день, все вокруг напоминало коричневатый и тусклый колорит той картины. Невдалеке было болото и меня жалили комары. Кружили два белых аиста, мирных, как детские сны; поочередно взмахивали крыльями. На горизонте виднелись городские шпили.