На углу виноградника она перелезла через стену и побрела между рядами любовно подрезанных лоз, на которых уже висели тяжелые гроздья нового урожая, пока еще зеленые и твердые, как мушкетные пули. Сантэн протянула руки и взяла их в сложенные чашечкой ладони, словно в жесте прощания… и вдруг заметила, что плачет. Она могла сдерживать слезы рядом с Шасой, но теперь она была одна, горе и опустошенность нахлынули на нее, и она, рыдая, остановилась между лозами винограда.
Отчаяние измучило ее, подточило ее решительность. Она так тяжело трудилась, так долго была одинока, и вот теперь, в момент окончательного падения, она устала, так устала, что у нее болели кости, и она знала, что у нее уже нет сил, чтобы начать все сначала. Она понимала, что разбита, что отныне ее жизнь станет печальной и жалкой, превратится в изнурительную ежедневную борьбу за то, чтобы сохранить гордость, очутившись в положении нищенки. Ведь как бы она ни любила Гарри Кортни, отныне и навсегда ей придется полагаться на его милосердие, и все ее существо содрогнулось от такой перспективы. Впервые за всю ее жизнь Сантэн не находила ни воли, ни храбрости для того, чтобы продолжать.
Как было бы хорошо просто лечь и закрыть глаза… Сантэн охватило сильное желание покоя и тишины.
«Скорее бы все кончилось. Чтобы не было ничего – ни борьбы, ни тревог, ни надежд…»
Тоска по покою стала нестерпимой, наполнила всю ее душу, овладела ею так, что Сантэн, выйдя из виноградника на аллею, ускорила шаг.
«Это будет похоже на сон… сон без сновидений».
Она увидела себя лежащей на атласной подушке с закрытыми глазами, безмятежной и спокойной.
Сантэн все еще была в бриджах и сапогах для верховой езды, так что могла прибавить шагу. Через лужайку она уже бежала, а очутившись у своего кабинета, резко распахнула французскую дверь, отчаянно задыхаясь, и, подбежав к письменному столу, рывком выдвинула ящик.
Эти пистолеты подарил ей сэр Гарри. Они лежали в футляре из темно-синей кожи, а на бронзовой пластинке, прикрепленной к крышке, было выгравировано ее имя. Пистолеты были парными, «беретта» итальянской ручной работы, специально для дам; их украшала золотая инкрустация, перламутровые приклады были усыпаны маленькими бриллиантами с рудника Ха’ани.
Сантэн взяла один пистолет. Он был заряжен, и она сняла его с предохранителя. Рука Сантэн была твердой, дыхание выровнялось. Она чувствовала себя очень спокойной и отстраненной, когда подняла оружие, прижала дуло к виску и положила указательный палец на спусковой крючок.
Она словно смотрела на себя со стороны, смотрела почти без эмоций, ощущая разве что слабое сожаление о напрасно потраченном времени и легкую жалость к себе.
«Бедная Сантэн, – думала она. – Каким ужасным образом все это закончилось…»
Она посмотрела через комнату на зеркало в позолоченной раме. По обе его стороны стояли высокие вазы, полные свежих желтых роз на длинных стеблях из ее сада, так что цветы обрамляли ее отражение, как будто она лежала в гробу, и ее лицо выглядело бледным как смерть.
– Я похожа на труп.
Сантэн произнесла это вслух, и при этих словах ее жажда забытья мгновенно превратилась в тошнотворное отвращение к самой себе. Она опустила пистолет и всмотрелась в себя в зеркале, и увидела, как на ее щеках начинает разгораться жар гнева.
– Нет, merde! – Она уже почти кричала на себя. – Ты не сдашься так легко!
Она достала обойму, высыпала патроны на ковер, швырнула пистолет на стол и быстро вышла из кабинета.
Цветные горничные услышали, как каблуки ее верховых сапог простучали по мраморным ступеням лестницы, и выстроились перед дверями ее комнат, радостно улыбаясь и приседая в реверансе.
– Лили, ленивая девчонка, ты разве еще не приготовила мне ванну? – резко спросила Сантэн, и обе горничные вытаращили глаза и переглянулись.
Затем Лили умчалась в ванную комнату, убедительно изображая послушание и трудолюбие, а вторая, хорошенькая маленькая девушка, поспешила за Сантэн в ее гардеробную, подбирая одежду, которую Сантэн на ходу бросала на пол.
– Глэдис, иди проверь, достаточно ли набрано воды и горяча ли она, – приказала Сантэн.
Горничные в ожидании стояли рядом с огромной мраморной ванной, когда Сантэн вошла в желтом шелковом халате и одним пальцем попробовала температуру воды.
– Лили, ты что, хочешь сварить из меня суп? – грозно произнесла она, и Лили весело усмехнулась.
Вода имела абсолютно правильную температуру, и вопрос Сантэн означал, что она с этим согласна, – это была их обычная шутка. Лили уже приготовила пену для ванны и осторожно вылила отмеренную дозу в исходящую паром воду.
– А ну-ка дай ее мне, – велела Сантэн и залила в ванну половину банки. – Хватит полумер!