Власть меча

Манфред стукнул перчатками друг о друга, и на мгновение в его глазах снова вспыхнул тот желтый свет; потом он усмехнулся.

– Приятное ощущение, – сказал он.

– Ничего и не может быть лучше, – согласился дядя Тромп и подвел его к тяжелому, длинному и узкому холщовому мешку, наполненному песком, что был подвешен к потолочным балкам в углу инструментального сарая.

– Для начала я хочу посмотреть, как у тебя работает левая рука. Она вроде дикой лошади; мы должны ее обуздать и натренировать, научить не тратить понапрасну энергию и усилия. Она должна выполнять приказы, а не молотить по воздуху.

Они вместе соорудили ринг, в четверть настоящего размера, насколько позволяло пространство в сарае, глубоко закопали угловые столбики в земляной пол и залили цементом. Потом расстелили на полу холстину. Холст и цемент предоставил один из богатых прихожан дяди Тромпа, ибо призыв «во славу Господа и людей» невозможно было отклонить.

Саре, торжественно и серьезно давшей клятву молчания – текст состряпали Манфред и дядя Тромп вместе, – было позволено наблюдать за тренировками на ринге, хотя она и стала очень пристрастным зрителем и пронзительно и бесстыдно визжала, ободряя молодого бойца.

После двух занятий, оставивших дядю Тромпа непострадавшим, но отдувавшимся как паровоз, он грустно покачал головой.

– В этом нет проку, йонг; или мы должны найти тебе другого спарринг-партнера, или мне придется начать тренироваться самому.

После этого пони оставляли стреноженным под зарослями верблюжьей колючки, а дядя Тромп, пыхтя и задыхаясь, бежал рядом с Манфредом, и пот лился с его бороды, как первый летний дождь.

Однако его выдающийся живот чудесным образом съеживался, и вскоре из-под слоев мягкого жира, покрывавшего его плечи и грудь, проступили очертания крепких мускулов. Постепенно они продлили раунды с двух минут до четырех, и Сара, избранная официальным судьей-хронометристом, следила за временем по дешевым карманным серебряным часам дяди Тромпа, чья сомнительная точность компенсировалась их внушительными размерами.

Прошел почти месяц, прежде чем дядя Тромп смог сказать себе, хотя ему и в голову не пришло бы говорить это Манфреду: «Он начинает походить на боксера». Вместо этого он сообщил юноше:

– Теперь мне нужна скорость. Я хочу, чтобы ты стал быстрым, как мамба, и храбрым, как медоед.

Мамба была самой страшной из всех африканских змей. Она могла вырасти толщиной с мужское запястье и достигать в длину двадцати футов. Ее яд был способен убить взрослого человека за четыре минуты, и умирал он в мучениях. Мамба была настолько стремительна, что догоняла скачущую галопом лошадь, а ее удар был так быстр, что глаз его не замечал.

– Быстрым, как мамба, храбрым, как медоед, – повторил Тромп, как потом делал сотни и тысячи раз в последующее время.

Медоед представлял собой маленькое животное с рыхлой, но толстой крепкой шкурой, способной выдержать укус мастифа или клыки леопарда, и с массивным плоским черепом, от которого без вреда отскакивали самые тяжелые дубины. При этом он обладал сердцем льва и храбростью гиганта. Обычно спокойный и терпеливый, этот зверь мог бесстрашно напасть на большого противника, если его провоцировали. Говорили, что медоед инстинктивно находит пах врага, что он может стремительно броситься к нему и растерзать тестикулы любого противника мужского пола, хоть человека, хоть самца крупной антилопы, хоть льва, если те угрожают ему.

– Я хочу тебе кое-что показать, йонг.

Дядя Тромп подвел Манфреда к большому деревянному ящику, стоявшему у задней стены инструментального сарая, и поднял крышку.

– Это для тебя. Я заказал это по почте из Кейптауна. Вчера прислали поездом.

Он вложил в руки Манфреда клубок из кожи и резины.

– Что это, дядя Тромп?

– Пойдем покажу.

Через несколько минут дядя Тромп уже разобрался с хитроумным сооружением.

– Ну, что ты об этом думаешь, йонг?

Он отступил назад, широко улыбаясь сквозь бороду.

– Это лучший подарок, какой я когда-либо получал, дядя Тромп. Но что это такое?

– Ты называешь себя боксером, но при этом не узнаешь боксерскую грушу, когда она перед тобой!

– Боксерская груша! Но она, должно быть, стоит кучу денег!

– Так и есть, йонг, но не говори об этом твоей тете Труди.

– Что мы будем с ней делать?

– Вот что! – воскликнул дядя Тромп и тут же начал стремительно колотить по груше обоими кулаками, заставляя ее отскакивать, безошибочно удерживая ее на расстоянии, пока наконец не отступил, задыхаясь.

– Скорость, йонг! Быстрый, как мамба!

При виде такой щедрости и энтузиазма дяди Тромпа Манфред с трудом набрался храбрости, чтобы произнести слова, которые горели на его языке все эти недели.

Он выжидал подходящего момента до последнего возможного дня, прежде чем выпалил:

– Я должен уехать, дядя Тромп!

И с болью увидел разочарование и недоверие, отразившиеся на морщинистом бородатом лице, которое он успел искренне полюбить.

– Уехать? Ты хочешь покинуть мой дом?

Дядя Тромп резко остановился на пыльной дороге в Виндхук и отер с лица пот изношенным полотенцем, висевшим на его шее.

– Но почему, йонг, почему?