Власть меча

Тромп свирепо уставился на него. Он видел крепкого парня, широкоплечего, c мускулистыми руками и ногами, с пыльными золотыми кудрями и, в противоположность им, бровями черными, как угольная пыль, над странными глазами цвета желтого топаза. Он пытался увидеть что-то за светлой поверхностью этих глаз и осознал, что юношу окружает аура решительности и ясного ума.

– Иди сюда, – приказал он, и Манфред, бросив свой мешок, подошел к нему.

Тромп схватил его за руку и потянул вниз:

– Преклони колени, йонг, встань на колени и поблагодари своего Создателя. Вознеси хвалу Господу твоих отцов за то, что Он услышал мою мольбу.

Манфред послушно закрыл глаза и сложил перед собой руки.

– О Боже, прости надоедливость Твоего слуги, просившего Твоего ответа по столь обыденным делам, когда Ты занят вещами куда более важными. Мы благодарим Тебя за то, что Ты привел под нашу крышу и передал на наше попечение этого молодого человека, которого мы закалим и отточим, как меч. Мы превратим его в могучий клинок, который поразит филистимлян, оружие, которое послужит Твоей славе в справедливом и праведном деле Твоего избранного народа, африканеров.

Он ткнул Манфреда крепким указательным пальцем.

– Аминь! – Манфред задохнулся от боли.

– Мы будем восхвалять и благодарить Тебя каждый день нашей жизни, о Господь, и мы молим Тебя даровать этому избранному сыну нашего народа силу духа и решительность…

Молитва, прерываемая только пылким «аминь» Манфреда, продолжалась до тех пор, пока у юноши не заболели колени и не закружилась голова от усталости и голода. Потом вдруг Тромп резко поднял его на ноги и повел по тропинке к кухонной двери.

– Мефроу, – прогудел Глас Божий, – где ты, женщина?

Труди Бирман, запыхавшись, вбежала в кухню – и тут же ошеломленно застыла, увидев мальчика в рваной грязной одежде.

– Моя кухня! – жалобно воскликнула она. – Моя прекрасная чистая кухня! Я только что натерла пол воском!

– Господь послал нам этого йонга, – нараспев произнес Тромп. – Мы примем его в наш дом. Он будет есть за нашим столом, он будет одним из нас.

– Но он грязный, как какой-нибудь черномазый!

– Так отмой его, женщина, отмой его!

В этот момент в дверь за могучей фигурой Труди Бирман робко проскользнула девочка – и тоже застыла, как испуганный олененок, при виде Манфреда.

Манфред с трудом узнал Сару. Она округлилась, чистая упругая плоть скрывала ее локти, совсем недавно выглядевшие костлявыми шишками на руках, подобных прутикам. Прежде бледные щеки порозовели, как яблочки, некогда тусклые глаза стали ясными и яркими, светлые волосы, чистые и блестящие, были заплетены в две косички и заколоты на макушке, и на ней была чистая скромная юбка длиной до лодыжек.

Она вскрикнула и бросилась к Манфреду с протянутыми руками, но Труди Бирман перехватила ее и энергично встряхнула:

– Ах ты, ленивая безнравственная девчонка! Я тебе велела заканчивать работу! Вернись к делу сейчас же!

Она грубо вытолкала Сару из комнаты и снова повернулась к Манфреду, сложив руки на груди и поджав губы.

– Ты отвратителен, – заявила она ему. – Волосы у тебя длинные, как у девчонки. А эта одежда… – Ее лицо стало еще более устрашающим. – Мы в этом доме христиане. Мы не имеем ничего общего с безбожной дикой жизнью твоего отца, тебе это понятно?

– Я голоден, тетя Труди.

– Ты будешь есть тогда же, когда и все остальные, и не раньше, чем станешь чистым. – Она посмотрела на мужа. – Минхеер, ты покажешь мальчику, как разжигать огонь в водогрее?

Она стояла в дверях крошечной ванной и безжалостно наблюдала за его мытьем, отмахнувшись от всех попыток проявить скромность и протестов насчет температуры воды, а когда он колебался, хватала пятнистое голубое мыло и сама терла самые его интимные места и складки тела.

Затем, с одним лишь небольшим полотенцем вокруг бедер, она потащила его за ухо на заднее крыльцо и посадила на ящик для фруктов. Она вооружилась овечьими ножницами, и светлые волосы Манфреда посыпались вокруг его плеч, как пшеница под косой. Юноша провел рукой по голове и ощутил короткие колючие остатки волос, а задняя часть шеи и кожа за ушами теперь чувствовали холод.

Труди Бирман собрала его старую одежду, всячески выражая отвращение, и открыла дверцу топки водогрея. Манфред едва успел спасти свою куртку, и когда Труди увидела выражение лица юноши, когда он пятился от нее, пряча куртку за спиной и тайком ощупывая маленькие бугорки в подкладке, она пожала плечами:

– Хорошо… возможно, после стирки и нескольких заплат… А пока я найду тебе что-нибудь из старых вещей пастора.

Труди Бирман восприняла аппетит Манфреда как личный вызов ее кухне и ее кулинарному искусству. Она подкладывала добавку ему на тарелку еще до того, как он все доедал, и стояла над ним с черпаком в одной руке и кастрюлей рагу в другой. Когда наконец Манфред насытился, она отправилась в кладовку, чтобы принести творожный пирог, и ее глаза при этом победоносно сияли.

Как чужаки, Манфред и Сара занимали самые низкие места в середине стола, а две пухлые, толстощекие белокурые дочери Бирманов сидели выше.

Сара ела так мало, что вызвала гнев Труди Бирман.