Власть меча

Но высокий овамбо покачал головой и ответил на местном языке:

– Уже нет, старший брат. Меня уволили больше месяца назад. Так что теперь я сижу здесь на солнышке, пью пиво, читаю и размышляю, исполняя обременительные мужские обязанности.

Они рассмеялись, и Мозес хлопнул в ладоши и властно окликнул женщин:

– Принесите пива! Вы разве не видите, что мой брат умирает от жажды?

Для Хендрика стало облегчением избавиться от западной одежды и снова нацепить удобную набедренную повязку, позволяя себе опять погрузиться в деревенскую жизнь. И приятно было выпить терпкого, шипучего пива из сорго, густого, как кашица, охлажденного в глиняных горшках, и поговорить не спеша о скоте и добыче, об урожае и дождях, о знакомых, друзьях и родственниках, о смертях, рождениях и свадьбах. Прошло много времени, прежде чем они осторожно приступили к обсуждению важных вопросов.

– Да, – кивнул Мозес. – Полиция приходила. Два пса из Виндхука, что служат белым людям и которым должно быть стыдно, что они предали собственное племя. Они были не в форме, но все равно от них воняло полицией. Они тут провели много дней, расспрашивали о человеке по имени Темный Хендрик… и сначала были вежливыми и улыбались, а потом разозлились и стали угрожать. Они побили нескольких женщин и твою мать… – Он увидел, как Хендрик напрягся, как сжались его челюсти, и быстро продолжил: – Она старая, но крепкая. Ее били и раньше; наш отец был строгим человеком. Но они зря старались, она не знала Темного Хендрика, никто не знал Темного Хендрика, и полицейские псы ушли.

– Они вернутся, – сказал Хендрик, и его единокровный брат кивнул.

– Да. Белые никогда не забывают. Пять лет, десять лет. Они повесили человека в Претории за убийство, совершенное двадцать пять лет назад. Они вернутся.

Они по очереди пили из горшка с пивом, с удовольствием прихлебывая и передавая черный горшок из рук в руки.

– Итак, – продолжал Мозес, – они говорили о большом ограблении, краже алмазов на дороге от рудника и упоминали имя белого дьявола, с которым ты вечно был рядом и сражался, с которым ты отправился ловить рыбу. Они говорят, что ты и во время ограбления был с ним и что они повесят тебя, как только найдут.

Хендрик усмехнулся и пошел в контратаку:

– А я слышал истории о парне, которого никто никак не связывает со мной. Я слыхал, что он весьма ловок в том, чтобы пристроить краденые алмазы. Что все камни, утекшие с рудника Ха’ани, прошли через его руки.

Мозес едва заметно улыбнулся:

– Да кто мог наболтать тебе такую гнусную ложь?

Хендрик махнул рукой в сторону Кляйн Боя. Тот принес из тайника сыромятный мешок и положил его перед отцом. Хендрик открыл его и один за другим начал доставать маленькие пакеты из коричневой упаковочной бумаги, выкладывая их на утоптанную землю двора, четырнадцать штук в ряд.

Его брат взял первый пакет, достал из ножен нож и взрезал восковую печать.

– Это печать рудника Ха’ани, – заметил он и аккуратно развернул бумагу.

Выражение его лица не изменилось, когда он рассматривал содержимое пакета. Отложив его в сторону, он открыл следующий. Он не произнес ни слова, пока не открыл все четырнадцать и не изучил то, что лежало в них. А потом негромко сказал:

– Смерть. Здесь лежит смерть. Сотня смертей, тысяча смертей.

– Ты можешь продать их для нас? – спросил Хендрик.

Мозес покачал головой:

– Я никогда не видел таких камней, да еще и так много вместе. Попытка продать их все сразу навлечет на нас беды и смерть. Я должен подумать, но тем временем мы не осмелимся держать такие смертельные камни в краале.

На следующее утро, на рассвете, они втроем – Хендрик, Мозес и Кляйн Бой – вышли из деревни и поднялись на гребень холма, где нашли свинцовое древо, которое Хендрик помнил еще с тех пор, как бродил здесь маленьким голым пастушком. В стволе находилось дупло, в тридцати футах над землей, и в нем гнездилась пара филинов.

Пока остальные стояли на страже, Кляйн Бой вскарабкался на дерево, неся с собой сыромятный мешок.

Прошло много дней, прежде чем Мозес осторожно высказал свои тщательно продуманные соображения:

– Брат мой, ты и я уже не принадлежим этой жизни и этому месту. Я видел, как в тебе зреет беспокойство. Я видел, как ты смотришь на горизонт с видом человека, которого тянет куда-то. Эта жизнь, такая сладкая поначалу, быстро надоедает. Пиво теряет вкус, и мужчина начинает думать о прошлых подвигах, а также о более великих подвигах, которые ждут его где-то вдали.

Хендрик улыбнулся:

– Ты многое знаешь, мой брат, ты даже умеешь заглядывать другим в голову и читать их тайные мысли.

– Мы не можем здесь оставаться. Смертельные камни слишком опасны, чтобы держать их здесь, и слишком опасны, чтобы их продать.

Хендрик кивнул:

– Слушаю.

– Есть кое-что, что я должен сделать. То, что, я верю, предопределено моей судьбой и о чем я никогда не говорил, даже с тобой.

– Так скажи теперь.

– Я говорю о том искусстве, которое белые люди называют политикой и которое недоступно нам, черным людям.

Хендрик пренебрежительно взмахнул рукой:

– Ты читаешь слишком много книг. В таком деле нет никакой выгоды. Оставь его белым людям.