Владыка подземных недр

— Жил тут старик один. Никого у него не осталось, кроме пары слуг да пары монет в сундуках. Приютил он нас.

— Кто? — подал голос Ольгерд и шагнул через порог кухни, так что от неосторожного движения свет очага озарил пустоту его безличья. К счастью, никто этого не заметил. — Как его звали?

— То лишь Владыке гор ведомо. Да, тем же летом Владыка и забрал его, и снесли мы тело в могильник. Никто о старике том до вас не спрашивал.

Больше ничего они от Горемыки не добились и попросили только, чтобы показал им дорогу к могильнику.

Тот находился за стенами твердыни — в конце засыпанной снегом тропы, что вела к поляне над обрывом. Крохотные снежинки кружились в ночном воздухе и медленно падали вниз, холодили лицо Збышека. Тут и там высились курганы из камней, а у самого края дремала круглая постройка — не то усыпальница, не то часовня. Стены покрывали барельефы из человеческих фигур: с копытами и рожками, с флейтами и посохами, на колесницах и крылатых конях. Над входом еще виднелась полустертая надпись на кесарийском.

— Ты разумеешь, что тут начертано? — спросил Збышек и пошевелил губами, точно пробовал буквы на вкус. — И ваши, вроде, буквы, а… голову сломаешь.

— «Здесь нашел приют Лугвен, сын Герденя, последний из… из великих, и дети его, и дети детей его, и дети их детей. Почти их память, странник, и да пребудет с тобой дикое воинство», — прочитал Ольгерд и, казалось, с каждым словом в его голосе прибавляется отвращения и презрения к мертвым потомкам недруга.

У Збышека заныло сердце от неприятного предчувствия. Он осенил себя святым колесом и осторожно направился внутрь.

Бледный свет звезд лился из окошек под крышей. Смутно выделялись статуи внутри: старик на каменном троне, будто уснувший после плотного обеда, рыцари вокруг. Затянутые паутиной, усыпанные снегом — они словно ждали своего часа, чтобы в тяжелую минуту вновь подняться на последний бой.

— Что за «дикое» это воинство? — спросил Збышек.

— Он был самый молодой из них.

— А?

Ольгерд молчал, и Збышек догадался, что рыцарь не отвечал на его вопрос, а говорил о чем‑то своём. И, как всегда в такие мгновения, почудилось, что где‑то давно‑давно захлопали стяги на ветру, забряцали доспехи, заржали кони.

— Гердень. Он был самый молодой… — начал рыцарь, но снова не договорил. Збышек так и не дождался продолжения и, разорвав тяжи паутины, осторожно приблизился к трону. В нижней части постамента виднелись ступеньки, уводящие куда‑то вглубь, в скалу — видно, там и погребали тела в каменных нишах.

— Что это в его руке? — Збышек потянулся к статуе старика, и прежде, чем Ольгерд успел остановить его, вытащил плоский предмет.

— Збышек! — глухо начал Ольгерд. — Я не посмотрю, что ты спас меня от вековой муки, если ты при свете дня посмеешь обокрасть могилу. Хоть бы и лежали там мои враги. Да хоть бы сто язычников и все их истуканы там лежали!

Збышек растерянно оглянулся и потер предмет. Тот блеснул отраженным светом.

— Что ты, белены объелся? Я положу обратно. Я только не понимаю, зачем Лугвену твоему эта штука. Он же не девица. Меч бы держал…

— Збышек!

— Или скипетр. Корону какую‑никакую, на худой конец…

— ЗБЫШЕК!!!

Збышек наконец посмотрел, куда показывал Ольгерд, и с ужасом отступил. Лугвен рассыпался. Обрушилась рука, потекли серым песком ноги, туловище. Скатилась и разбилась в прах голова. Осели рыцари, провалился трон, перекрывая лестницу вниз — не прошло и пары мгновений, как усыпальница опустела. Лишь в воздухе еще кружилась пыль, да в руке Збышека блестело лунным светом старое‑старое зерцало.

***

Оно напоминало выпуклый блин‑налисник оттенка предзакатного солнца. Обратную сторону украшал барельеф в виде лунного месяца, укрытый облаками зеленой патины. Перед отполировали так, чтобы видеть свое до странности вытянутое отражение.

Збышек несколько раз протер зерцало тряпкой и посмотрелся, будто в стоячую воду. На него повеяло какой‑то далекой и несбывшейся весной, камышами, чистым небом над головой. Он моргнул, и морок исчез, и остался в зерцале только замученный близнец. За время пути через Необоримые горы одежда его истрепалась, лицо осунулось. Кожа высохла и посерела, как дорожная пыль, как земля, не знавшая дождя. Рыжеватая борода лохматой лопатой упиралась в похудевшую грудь.

— Хочешь, себе возьми? — предложил он рыцарю. — Не должно из‑за женской игрушки обиды таить.

— От мертвого дара не отказываются.

— Послушай, пан рыцарь, я ни красть его ни собирался, ни… дар мне этот ни к чему.

— Тогда твоя душа чиста и говорить не о чем.

На это у Збышека ответа не нашлось, и до поры они к тому случаю больше не возвращались.

Меж тем дни шли, а зима не кончалась. Она тянулась нескончаемыми снегопадами, обманывала ясными, солнечными днями, пугала воющими метелями, громом и грохотом зимних гроз. Всякий день, какая бы погода ни стояла над седыми кряжами, Збышек шёл с горняками в штольню и закидывал лопатой руду.