– Далеко не всякой. Только той, которая владеет даром. Твоя сила, огонь, горящий в тебе или во мне, не угасает со смертью тела.
– Но душа провалится в пустоту. Что она найдёт там?
– Полагаю, совсем скоро я это узнаю, – улыбнулась слепая.
– Там, в пустоте, что-то существует. Нечто такое, что захватывает души и, искалечив их, делает своими слугами, а потом посылает назад, в тела других одарённых.
– Выходит, он окреп, – удивлённо приподняла она брови.
– Кто окреп? Кто там живёт?
– Мне это неведомо. – Она повернула к Аль-Сорне своё незрячее лицо, на котором читалось сожаление. – Я знаю лишь то, чего он хочет. Он изголодался.
– Изголодался?..
– По смерти. – Уверенность, прозвучавшая в её тоне, отметала все сомнения. – По смерти.
– Вы знаете, как его можно победить?
Закрыв глаза, она отрицательно покачала головой.
– Но я могу сказать, что его должно сразить, если тебе небезразлична судьба этого мира.
Аль-Сорна поднял лицо к ночному небу, которое виднелось в прорехах между ветвями, и увидел семь звёзд, образующих Меч. По тому, как высоко в небе стояло созвездие, Ваэлин заключил, что здесь уже стоит ранняя осень, но как далеко в прошлом он находился, оставалось загадкой.
– Это уже произошло? – спросил он. – Мой народ уже пришёл в эти земли?
– Нет, что ты, я умерла задолго до этого. Оно и к лучшему, судя по посещавшим меня видениям.
– А будущее? Каково будущее этой земли?
Слепая повернулась с костру и некоторое время молчала. Ваэлин уже решил, что ответа не будет, но она произнесла:
– Ты, Бераль-Шак-Ур, и есть самое далёкое будущее, в которое мне удалось заглянуть. После тебя будущего нет. По крайней мере, я ничего не вижу.
– И все же вы хотите, чтобы я сражался?
– Мой дар несовершенен, и многое остаётся сокрытым. Да и вообще, чего бы ты хотел? Сидеть с унылой физиономией и ждать конца?
– Твоё племя не пропускает нас через лес. Что мне им сказать?
– Не пропускает? – Она изумлённо наморщила лоб. – Передай им, что они должны это сделать. Это поможет.
– И всё?
– А мне-то откуда знать? – Она издала горький смешок. – Люди, живущие в этом лесу, хоть и говорят на одном со мной языке, и в их жилах течёт та же кровь, что и в моих, но это уже не мой народ. Те, кто сейчас приходят к камню, – лишь тени былого величия и красоты. Они сбиваются в кланы и заняты лишь бесконечными сраженьями с лонаками, а знания и мудрость променяли на легенды и сказки. Они забыли, кем были когда-то, они ослабели и измельчали.
– Если они не присоединятся теперь ко мне, то исчезнут даже эти тени прошлого величия, а вместе с ними и надежда, что однажды всё возродится.
– Разбитое не склеить. Таков порядок вещей. – Она повернулась к камню. – Эти ковчеги памяти времён создали не мы, они существовали задолго до нас. Мы лишь догадались, как ими пользоваться, хотя они по-прежнему непокорны и захватывают разум тех, кого сочтут недостойными. Когда-то народ, куда более великий, чем сеорда, творил чудеса и строил города, сплошь покрывавшие эту землю. А сейчас даже имени тех людей никто не помнит. – Она замолчала и вновь повернулась к огню, на её лице отразилась усталость. – Я надеялась, что наша с тобой последняя встреча будет радостной. Что ты поведаешь мне о жене и детишках, о долгих годах, прожитых в мире и покое.
– Мне жаль, что я расстроил тебя. – Ваэлин потянулся к её руке, зная, что ничего не почувствует, но всё равно накрыл её ладонь своей.
Она не ответила, и Аль-Сорна понял, что виденье рассеивается. Он вернулся к камню, протянул руку, чтобы коснуться его поверхности, но задержался.
– Прощай, Нерсус-Силь-Нин.
– Прощай, Бераль-Шак-Ур, – ответила слепая, не поворачивая головы. – Если выиграешь свою войну, возвращайся к камню – возможно, ты найдёшь того, кто захочет поговорить с тобой.
– Возможно…
Стоило прижать ладонь к камню, как вернулся солнечный свет, прогоняя ночную прохладу. Ваэлин набрал в грудь побольше воздуха и, стараясь, чтобы голос прозвучал властно, произнёс:
– Слепая женщина сказала своё слово…
Он умолк, увидев, что все двенадцать старейшин вскочили на ноги и уставились куда-то в сторону от него, а у Дарены глаза широко распахнуты. Песнь крови вдруг загремела в нём, он обернулся.
Рядом сидел зеленоглазый волк. Зверь так же внимательно смотрел на Аль-Сорну, как и прежде. Ваэлин не помнил, чтобы волк был таким большим: если бы тот поднялся на задние лапы, то сделался бы выше него. Волк облизнулся, поднял морду к небу и издал настолько громкий вой, что он заглушил все звуки мира, отзываясь болью в ушах.
Хищник опустил голову, и вой прекратился. На лес упала тишина, чтобы тут же исчезнуть – её разорвал ответный вой со всех сторон: волки Великого Северного леса отвечали зеленоглазому. Их клич все длился и длился, а волк поднялся, подошёл к Аль-Сорне и обнюхал его. Огромная голова находилась на уровне груди Ваэлина, а тот услышал песнь крови зверя: это была всё та же странная мелодия, что и в день смерти Дентоса, – настолько чуждая человеку, что казалась диссонансом. Но одна нота проступала совершенно определённо: «Доверие. Он мне доверяет».