Именно в кустарности – хорошо бы сказать в рукотворности, да глупо, – в неоснащенности его громкости техникой, через ее живую физиологию приоткрывается, быть может, и смысл. Ведь добывалась она не только из связок, но и из личности. Она была антиподом пониженного голоса, тихости, молчания. Он один кричал от всех и за всех на пределе возможностей органа, как говорили встарь.
И не зря же в «Земле людей», сочиненной Высоцким, можно найти чуть ли не все профессии, хобби и состояния – спортсменов и рекордсменов, самолетных пассажиров, автомобилистов, физиков и лириков, мужской и женский пол; можно услышать город, пригород и деревню, и старые погудки на новый лад. И хотя природа не отпустила ему могучей грудной клетки и выдающегося органа, он озвучил всех нас. И во всех – ломая социальные барьеры – нашел отклик. Кричал и докричался.
И было бы неблагодарно теперь центрифугировать в нем высокое (поэзия, Гамлет) от прочего «высоцкого». Он – законный наследник фольклора подворотни, уличного романса, безымянной блатной лирики. Здесь он нашел дикорастущий жанр городской баллады, пригодный для многого, возделал его терпеливо и получил плод – неповторимый интонационный строй. Отсюда же заимствовал он и первое в цепи перевоплощений – хулигана (старая бродильная закваска российской поэзии). В этом традиционном образе он впервые нарушил вместо Уголовного кодекса общественную тишину и моральное благообразие, продираясь голосом сквозь тупость и твердость согласных, как сквозь кляп во рту.
Об этом бунтующем начале надобно не забывать и тогда, когда, обдираясь о собственное неблагозвучие, он выбился в Гамлет. Странная мысль или просто нахальная: Высоцкий – Гамлет! Память выносит наружу «воспоминаний пестрый сор», и все больше житейский, неотобранный. То какой-то скандал по поводу неурочной отлучки в кабинете главного, исписанном по стенам знаменитыми автографами. А то почему-то Болгарию: на фабрике покупаем дубленки, Высоцкий откладывает: это Севе, это Севиной жене, это Саше… – все какая-то бытовщина, хотя кто еще другой в наше время станет так бесшабашно тратить гонорар и личное обаяние на дружеские дубленки? Но об этом пусть напишут другие.
Гамлет – роль, ставшая жизнью, или жизнь, ставшая ролью. Шекспир и действительность, во всяком случае, сопоставимы в его судьбе. Помимо целой россыпи баллад, в совокупности составивших нечто вроде малой энциклопедии нашей жизни, она сделала его поэтом личной темы, собственной открывшейся «двуликости».
Наверное, не случайно, что он сумел-таки прорваться сквозь строй согласных к гласным, к полногласию:
И громкость, завоеванная врукопашную, стала достоянием звукозаписи и посмертной славы».
И. Дыховичный – «Копейка»
Хотя говорят, что мертвых не судят, я не придерживаюсь такого мнения. Я его не сужу, но и не меняю в душе своего решения – это мое право…
Грешно обвинять, осуждать актеров за недостатки чутья, за традиционность бытовых придирок к «знаменитому» коллеге… Но вместе с тем недостойно человека забывать подлинное положение дел и выдумывать то, чего не было.
Посмертная казнь – это воспоминания о тебе «лучших» друзей.
Известно, что отношения Высоцкого с коллегами по сцене были, мягко говоря, натянутыми. Одни завидовали его успеху, загранпоездкам, другие считали, что он им «перешел дорогу» на пути к той или иной роли. И это было действительно так: у В. Шаповалова Высоцкий отобрал уже подготовленную роль Лопахина, В. Золотухину и Л. Филатову не дал сыграть Гамлета, не подпустил к роли Свидригайлова И. Дыховичного, были конфликты на этой почве с В. Смеховым…
Высоцкого не стало. Часть актеров, оценив масштабы личности и таланта товарища по сцене, забыли о конфликтах и распрях. Это было, но перестало быть главным. Ни Шаповалов, ни Филатов, ни Смехов не затаили обиду и старались в своих воспоминаниях о Высоцком не касаться прежних конфликтов. По-другому повел себя В. Золотухин, сделав ситуацию вокруг Гамлета основной темой своих воспоминаний и интервью о Высоцком.
Воспоминания И. Дыховичного своеобразны и порой резко отличаются от воспоминаний коллег и друзей.