Да и она сама ничего никому не рассказывала: в 2009 году в интервью литературоведу Ивану Толстому внук Ольги, Владимир Петкевич, сказал прямым текстом: «Она почти ничего не рассказывала. Это жаль. Она жила в разных местах. Конечно, в Дейвицах, где я с ней встречался, и потом в Черношицах и во Вшенорах (речь идет о разных районах и пригородах Праги. –
(Это интервью вообще очень странное: ответы Петкевича, при предельно конкретных вопросах Толстого, выглядят неопределенно до бессмысленности. Вопрос: «Ольга любила вспоминать свою семью, свою мать, какие-то семейные традиции?» Ответ: «Да, она вспоминала о своей маме и, конечно, о Евгении Константиновне Гофельд». Вопрос: «Какие книжки читала вам бабушка, с какой Россией она вас старалась познакомить?» Ответ: «Она любила классику. Например, Пушкина, Лермонтова. Я думаю, что у нее не было никаких советских книг». Никаких подробностей.)
Однако так плохо к Ольге относились не всегда. Еще в апреле 1932 года Владимир в письме к своей жене Вере пишет: «Ольгин муж все так же мрачен, а Ольга очень похорошела» (краткие, но вполне благожелательные упоминания встречаются и раньше), а уже пять лет спустя, в июне 1937-го, награждает ее (также в письме к Вере) эпитетами «толстая, грубая, сумасшедшая». Вероятно, тогда и случился надлом.
Это же слово, «сумасшедшая», мы встречаем еще раз. Племянник Ольги, сын Елены Сикорской (его зовут – о нет! – Владимиром), уже в 2016 году в интервью[41] охарактеризовал свою тетку так: «Она была совершенно сумасшедшая».
Небольшое пояснение мы можем увидеть все в тех же письмах В. В. Набокова. Буквально в том же месяце, в апреле 1932 года, он пишет: «Ты не можешь себе представить, какие они оба нечистоплотные. Если не уследить, может, например, вымыть мальчику лицо в той же посуде, в которой варит суп, и наоборот. На днях я застал такую картину: Ольга на диване читает безобразно истрепанный том Герцена, а ребенок на полу мечтательно посасывает жестяную лоханку Бокса (таксы. –
О сыне поговорим чуть ниже, а пока сделаем шаг назад и расскажем, что известно об Ольге.
После гибели отца она вместе с мамой и младшими братом-сестрой оказалась в Праге. Где она училась (в некоторых источниках указано крайне туманное «на курсах»), чем занималась – этого мы не знаем. Некоторую подсказку дает фраза ее старшего брата Владимира, который в августе 1924 года написал: «Оказывается, что Ольге нет смысла ехать в Лайпциг. Если она отсюда уедет, то теряется ее пенсия, да и с пением у нее здесь дело налажено: голос у нее необыкновенный, скоро она начнет выступать»[43]. Известен факт (его приводит историк эмиграции Анастасия Копршивова), что сестры Ольга и Елена хорошо пели, участвуя в занятиях студенческого хора под руководством знаменитого дирижера Александра Архангельского. Можно предположить, впрочем, с известной долей осторожности, что Ольга хотела продолжить музыкальное образование и (на это указывают слова В. В. Набокова) в дальнейшем начать сольную карьеру. Но что-то этому помешало.
Дальше мы можем с определенностью сказать о двух ее замужествах. В том же, что и младшая сестра, 1927 году Ольга вышла замуж за энтомолога Сергея Сергеевича Шаховского (1903–1974), представителя того самого княжеского рода, однако этот брак распался через три года и остался бездетным. Шаховской, как и Владимир Набоков, бывший недолгое время его шурином, собирал бабочек, и это их сближало – настолько, что они изредка, когда В. В. Набоков приезжал в Прагу, общались и после того, как Шаховской и Ольга развелись. Но эти встречи вызывали в Ольге серьезное недовольство, она хотела вычеркнуть Шаховского из своей жизни.
Почти сразу после развода с ним Ольга узаконила отношения с белоэмигрантом Борисом Владимировичем Петкевичем (год рождения неизвестен, скончался в 1963-м или 1965-м), а 2 февраля 1931 года на свет появился Ростислав, Ростик, их единственный ребенок, который прожил совсем недолго: всего 29 лет. Милого и симпатичного Ростика любили все, включая дядьев, тетку и более дальних родственников, о нем старались заботиться и помогать ему.