Владимир Мономах

Сновид выглянул в дверь, стал звать:

– Эй, кто там! На помощь!

Вбежали еще двое, все набросились на князя, повалили его и стали держать за руки и ноги. Но Василько продолжал сопротивляться, выгибаясь дугой и норовя вывернуться из рук насильников. Тогда Дмитр выкрикнул:

– Тащите доску! Прижмем его к полу!

– Да где же ее взять? – спросил Сновид.

– На печке видел! – проговорил один из прибежавших мужиков. – До чего же сильный, черт!

Достали доску, положили на грудь Василька, по сторонам ее сели оба конюха и придавили так сильно, что хрустнули косточки. Василько громко крикнул от боли и бессилия:

– Что ж вы делаете, проклятые!

Он зажмурился и отвернулся, поэтому не видел, как подошел торок и молниеносным движением ножа вывернул ему глаз. Только перед ним вдруг вспыхнуло ярко-красное пламя и невыносимо острая боль пронзила все тело. Василько испустил долгий истошный крик и потерял сознание. Торок тотчас вынул второй глаз, показал его присутствующим:

– Хотите, вам прилажу еще одни зенки?

Все шарахнулись от него, пятясь, удалились из избы. Торок хмыкнул, отер окровавленный нож о свою рубашку, не спеша подошел к двери, крикнул:

– Эй, вы! Уберите его наконец!

Дмитр и Сновид завернули бесчувственного Василько в окровавленный ковер, взвалили на телегу и поехали по дороге на Владимир. К вечеру прибыли в небольшой городок Звиждень.

– Выпить бы, – сказал Дмитр. – Целый день во рту ни росинки.

– А есть на что?

– На тебя рассчитываю.

– У меня в кошельке вошь на аркане.

– Проклятье! После такого кровавого дела сполоснуть нутро не на что!

– Может, продать вещь какую-нибудь? Вон ковер под князем.

– Он весь в кровище. Кто возьмет?

– Тогда рубашку снимем. Шелковая, вышитая золотой нитью. Постирать, хорошую цену можно запросить.

– Снимай. Все равно ему не нужна.

– Что, умер?

– Кто его знает. Не умер, так сдохнет в дороге.

Дмитр снял с князя рубашку, пошли в дом попа, где, как они знали, торговали хмельным. Их встретила попадья.

– Слышь, матушка, – обратился к ней Сновид, – купи у нас рубашку. Знатная рубашка, батюшке будет как раз!

– Да она вся в кровище! – всплеснула руками попадья. – Аль зарезали кого?

– Князь Василько в телеге лежит. В чем-то перед великим князем провинился, ну торок его ножом и пырнул.

– Насмерть?

– Да вроде нет.

– И вы его на улице бросили? Да что же вы, не люди, что ли! Ироды проклятые, человека без помощи оставили!

– Ладно, ладно, ты нам хмельного поставь да еды поболе. А потом делай что хочешь.

Попадья выставила на стол кувшин с вином и кое-что из закуски, а сама постирала рубашку, прихватила черную тряпку и отправилась к телеге. Василько лежал недвижим. Причитая, стала одевать. В это время Василько очнулся, спросил:

– Где я?

Она ответила:

– В Звиждень-городе.

– Пить. Пить хочу. Все нутро горит.

Она быстро сбегала в дом, принесла ковш воды. Он жадно выпил, потрогал рубашку, сказал хрипло:

– Зачем сняли ее с меня? Лучше бы в той сорочке кровавой смерть принял и предстал перед Богом.

Во Владимир прибыли на шестой день. Раны у Василька присохли, не кровоточили. Его поместили в темницу боярина Вакеева и приставили стеречь тридцать человек и двух отроков, Улана и Колчка.

XVI

Томясь в темнице, Василько потерял счет времени. Наступление утра он узнавал только по тому, что начиналось движение за дверью и ему приносили еду. Он пытался заговорить с охранниками, но те отмалчивались, видно, было запрещено говорить с ним. Он обследовал помещение и знал его наизусть: голые стены с единственным окном, закрытым кованой решеткой, бок печи, от которой исходило тепло. Возле стены стояла кровать с постелью, небольшой столик и стул. Вот и вся обстановка.

Многое передумал он в одиночестве, а больше всего казнился тем, что вовремя не послушался Снежаны и не поберегся Давыда. Почему он доверял ему? Да потому, что Давыд даже во Владимире не предпринимал никаких действий, чтобы расправиться с ним, и дал спокойно уехать. А в Киеве под крылом великого князя Василько чувствовал себя вне опасности и никак не мог предположить, что Давыд сможет сговориться со Святополком. И вот такая жестокая плата за свою беспечность и недоверие к предупреждениям Снежаны…

О Снежане он думал постоянно. Ему доставляло огромное наслаждение перебирать в памяти их встречи, вспоминать все, о чем говорили они, их единственный поцелуй… Ах, если бы он не поехал тогда в Любеч, а увез ее с собой в Теребовль и устроил свадьбу! Жили бы теперь в любви и согласии, были счастливы и благополучны!.. Конечно, он потерял свою любимую, разве дочери князя нужен слепой человек, калека?.. Он не предавался несбыточным желаниям, он не мечтал о возвращении ее, он жил прошлыми встречами, и ему от этого становилось теплее, это придавало силы и помогало переживать заточение.