Рядовые сотрудники, несмотря на грозные приказы, не спешили отказываться от прежних приятельских или родственных связей, рвать отношения с людьми, попавшими в немилость к власти. И если им приходилось арестовывать старых знакомых, то они старались при этом их не обижать. Давали свидания с родственниками, разрешали передачи, сами подкармливали, то есть делали все, чтобы не испортить отношения ни с ними, ни с родственниками, ни с общими приятелями. На парткоме органов НКВД в Перми в апреле 1937 г. обсуждалось персональное дело Микова, который дружил с Курочкиным, слывшим кадровым троцкистом (из партии исключался и в тюрьме сидел). Ми-ков соглашался — да, было дело: «После исключения из партии я бывал с ним, выпивал», в тюрьме навещал. Арестованному за тот же троцкизм дипломированному врачу Левину давал внеочередные свидания с семьей, приносил из дома фотографии. Явно в них врагов не видел[186].
Подследственных, как правило, прежде не избивали. В декабре 1933 г. сотрудник ОГПУ Половинкин, запустивший в арестованного папье-маше, подвергся жесткому перекрестному допросу, а затем и всеобщему осуждению:
«Своим поведением позорит органы ОГПУ […], дискредитирует себя как коммунист и чекист».
В общем, если еще раз подобный случай повторится, то из партии его следует выгнать[187], постановило партсобрание.
И вот таких людей — не очень грамотных и не особо дисциплинированных, привыкших к спокойной, размеренной жизни — необходимо было превратить в лютых и безжалостных охотников, готовых по приказу своих командиров пачками арестовывать своих родственников, свойственников, соседей, сослуживцев и просто земляков; всеми способами добиваться от них признаний и со спокойной совестью отправлять на расстрел только потому, что в прежней жизни они были или кулаками, или солдатами Колчака, или красными партизанами, или военнопленными мировой войны.
Для того чтобы сотрудники НКВД взялись за такую работу, их надо было, говоря языком эпохи, «хорошенько встряхнуть», или, выражаясь точнее — подвергнуть культурному шоку.
Источники культурного шока
Прежде всего — это падение прежних местных вождей, их мгновенное превращение из любимых и обожаемых руководителей в омерзительных врагов народа. Впрочем, будучи неплохо осведомленными о теневой стороне их повседневного быта, ответственные сотрудники НКВД могли и не разделять казенного восхищения их большевистской скромностью, принципиальностью и близостью к рабочему классу. Но когда в апреле-мае 1937 г. фактически все городские «тузы» Перми были арестованы, это не могло не смутить чиновников в мундирах с синими кантами. Следы растерянности можно обнаружить даже в отредактированных и сокращенных протоколах партийных собраний[188].
Внезапно выяснилось, что враг скрывается и в партийной среде. «Практика нашей борьбы со шпионско-диверсионными и троцкистскими элементами за отчетный промежуток характерна тем, что во вскрываемых и ликвидированных к/p формированиях, в значительном большинстве случаев руководящая роль принадлежала врагам с партийным билетом», — докладывал начальник Ворошиловского горотдела А. П. Моряков своему партийному патрону А. М. Павловскому[189].
Скажем сразу, постулат о руководящей роли членов ВКП(б) во всех контрреволюционных формированиях будет реализован в ходе кулацкой операции. Из лиц, принадлежащих к социальным группировкам, намеченным для ликвидации по приказу 00447, на Урале «сконструируют» повстанческую организацию под руководством региональных партийных и советских начальников. В протоколы допросов руководящих работников союзного и областного звена впечатывались показания о повстанческом штабе во главе с секретариатом обкома ВКП(б):
«Кабаков мне говорил, что в областной повстанческий штаб входят: от правых, второй секретарь Свердловского обкома партии Пшеницин, в прошлом партизан, хорошо знающий военное дело, и работник свердловского горкома партии — Кормилов; от троцкистов — Головин, бывший председатель Областного исполкома, имеющий широкие связи среди бывших уральских партизан;от военных — Василенко, заместитель командующего УралВО, и руководитель Областной организации Осоавиахима — Васильев; от церковников — свердловский митрополит Холмогорцев»[190].