«Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.

«Районные комитеты партии антирелигиозной пропагандой, политической агитацией не занимаются, не знают, что делают церковники и сектанты в их районах. Первичные партийные и комсомольские организации оторваны от масс, среди верующей молодежи не ведут антирелигиозной пропаганды, проходят мимо контрреволюционной работы церковников и сектантов»[471].

По сути, в письме Кабакова все уже сказано. Духовенство активизирует свою деятельность, и это связано с принятием новой Конституции. За этой активизацией церковников стоит некий центр, связанный с внутренней контрреволюцией и иностранной агентурой. Партийным и комсомольским организациям предписано усилить работу. Подразделения НКВД уже действуют, т. к. из письма видно, что аресты уже начались. Мы находим подтверждения этому и в других источниках. Так, 19 мая начальник Ворошиловского РОНКВД капитан Г. Б. Моряков направляет секретарю Ворошиловского горкома ВКП(б) Павловскому спецсообщение «О контрреволюционных проявлениях со стороны духовенства Ворошиловского района». Оно демонстрирует прекрасную осведомленность о деятельности церкви. Приведена понедельная статистика пришедших на исповедь в дни великого поста, и сообщается об антисоветской пропаганде священника из Ленвинской церкви В. В. Кочеткова и священника Городищенской церкви А. И. Словцова, с указанием, что «попы Словцов и Кочетков арестованы»[472].

Впоследствии дела на Калашникова, Словцова и Кочеткова попадут на рассмотрение тройки при УНКВД Свердловской области, созданной согласно приказу № 00447. В том же апреле началось дело о «черной свадьбе» в поселке Александровск[473], а начальник особого отдела 82 стрелковой дивизии, расквартированной под Пермью, Федор Павлович Мозжерин произвел первые аресты по делу «Союза трудового духовенства».

Таким образом, основные узелки будущего широкомасштабного «заговора церковников» начинают сплетаться умелыми руками оперов НКВД еще весной 1937 г. Два открытых в апреле дела — попа-террориста Калашникова и «Союза трудового духовенства» — быстро дадут выход на руководителей епархии: управляющего делами епархии обновленческой ориентации архиерея И. Н. Уфимцева, митрополита М. Трубина, архиепископа П. Холмогорцева, епископа П. Савельева. А от них потянутся ниточки ко всем так или иначе связанным с ними клирикам. В итоге всех подверстают к Уральскому повстанческому штабу, «созданному» усилиями начальника Свердловского УНКВД Д. М. Дмитриева.

Но даже анализ этих «доприказных» дел, относящихся к апрелю-августу 1937 г., вполне позволяет увидеть анатомию будущих следственных фабрикатов. Прежде всего заметно наличие агентурных источников и добровольных информаторов. Так, о содержании «антисоветских высказываний» попа Словцова известно из доноса председателя церковного совета Мельникова, направленного им, правда, не в НКВД, а благочинному Лузянину. Поскольку высказывания, которые позволял себе в проповедях Словцов, вызывали оторопь даже у «активного церковника», он счел за благо попросить прислать другого священника взамен «бешеного батюшки» и тем самым предотвратить закрытие церкви[474]. Каким-то образом органам было известно и содержание этого письма, отвезенного в Свердловск епископу П. Савельеву благочинным Лузяниным 16 апреля, а также о произошедшей ранее, 31 марта встрече благочинного со строптивым батюшкой. Но иногда председатели церковных советов не брезговали писать и прямо в НКВД[475].

Вторая характерная деталь — интерес к связям в среде духовенства. При личном обыске и у Словцова, и у Кочеткова были изъяты блокноты, и, судя по всему, внимательно изучены, т. к. первого на допросе спрашивали, откуда у него адрес бывшего архиепископа Пермского Виталия Покровского[476] (к этому времени отбывающего наказание в Талицкой НТК). Второй подтвердил, что в записной книжке у него действительно есть адрес митрополита М. Трубина[477]. Простой и незамысловатый прием: у пожилых, как правило, священников обязательно есть «поминальник» с адресами — вот тебе и контрреволюционные связи.