Визит к Минотавру

– Даже если все рассказанное вами – правда, то вы пробудете здесь до решения вопроса о вашем принудительном лечении. И номера с пузырьками больше не пройдут. Лечить вас от болезни будут основательно – я уж сам прослежу за тем, чтобы подкрепили ваш ослабленный организм. Больше пить вы не будете -это я вам обещаю…

– Буду! – завизжал Обольников. – Буду! Назло вам всем буду!

– Нет! – злорадно захохотал я. – Не будете! Вы себя любите очень и знаете, что от глотка алкоголя вас после этих лекарств в дугу свернет. Лекарства-то рассчитаны на нормальных людей, которые действительно вылечиться хотят. И на таких «артистов», как вы, чтобы вас в узде страхом держать!

– Вы ему верите? – спросила Лаврова после того, как увели Обольникова.

– Трудно сказать. Но это может быть правдой.

– И я допускаю, что он говорит правду. Но… – она замерла в нерешительности.

– Что «но»? – спросил я.

– Я боюсь, что мы сами хотим ему найти лазейку.

– Не понял.

– Мы похожи на детей, разобравших из любопытства будильник. Потом собрали снова, но остались почему-то лишние детали. А часы не ходят…

– Обольников – лишняя деталь? – ничего не выражающим голосом поинтересовался я.

– Во всяком случае, он выпадает из той схемы, при которой часы могли бы ходить. Так как мы это себе представляем…

– Не знаю, – покачал я головой. – Ребята, купившие магнитофон, дали словесный портрет продавца. Очень подробный. Я отрабатывал с ними сам на фотороботе.

– Иконников? – подалась ко мне Лаврова.

– Нет. Скорее «слесарь». А сейчас звонил Бабайцев и сказал, что пришло в адрес Филоновой на имя Иконникова письмо.

– Что вы собираетесь делать?

– Ждать. Сегодня Филонова отдаст письмо Иконникову. Он должен будет сделать ход…

– А почему вы должны ждать его следующего хода? – сказала с вызовом Лаврова.

– Потому что у меня нет другого пути. Как говорят шахматисты, нет активной игры. Комиссар не разрешил перлюстрацию.

– Честно говоря, мне это тоже не очень нравилось. Я зло засмеялся:

– А мне, например, доставляет огромное удовольствие чтение чужих писем. Особенно интимных, с клубничкой… Лаврова покраснела:

– Вы напрасно обиделись. Я вовсе не это имела в виду. Просто я неправильно выразилась…

– Я так и понял. Вот давайте подумаем над оперативными мероприятиями, которые бы вам нравились…

Зазвонил телефон, я снял трубку и услышал голос комиссара:

– Тихонов? Зайди ко мне.

– Слушаюсь.

– И захвати с собой «фомку», которую вы изъяли на месте происшествия.

– Хорошо, – сказал я, но понять не мог никак – зачем это комиссару понадобилась -"фомка"?

Он поднял голову, взглянул на меня поверх очков и молча кивнул на стул – садись. А сам по-прежнему читал какое-то уголовное дело. Читал он, наверное, давно, потому что между страниц тома лежали листочки закладок с какими-то пометками. Я сидел, смотрел, как он шевелит толстыми губами при чтении, и мне почему-то хотелось, чтобы, перелистывая страницы, он муслил палец, но комиссар палец не муслил, а только внимательно, медленно читал листы старого дела, смешно подергивая носом и почесывая карандашом висок. Время от времени он посматривал на меня поверх стекол очков быстрым косым взглядом, и мне тогда казалось, будто он знает обо мне что-то такое, чего бы я не хотел, чтобы он знал, а он все-таки узнал и вот теперь неодобрительно посматривает на меня, обдумывая, как бы сделать мне разнос повнушительней. Читал он довольно долго, потом захлопнул папку, снял с переносицы и положил на стол очки.

– Я твой рапорт прочитал, – сказал он, будто отложил в сторону не толстый том уголовного дела, в листочек с моей докладной запиской о приходе Иконникова. – Ты как думаешь, он зачем приходил?

И этим вопросом сразу отмел все мои сомнения.

– Я полагаю, это была разведка боем. Комиссар усмехнулся:

– Большая смелость нужна для разведки боем. Девять из десяти разведчиков в такой операции погибали.

– В данном случае мне кажется, что это была храбрость отчаяния. Ужас неизвестности стал невыносим.

– Ты же говоришь, что он умный мужик. Должен был понимать, что нового не узнает, – сказал комиссар.

– Его новое и не интересовало. Он хотел понять, правильно ли мы ищем.

– Всякая информация – это уже новое.

– Да, – согласился я. – То письмо, что вы получили, похоже, настоящее.

Я подробно рассказал о звонке Бабайцева. Заканчивая, спросил:

– Ваша точка зрения неизменна? Комиссар кивнул:

– Так точно. Может быть, это действительно депеша, о которой сообщалось в анонимке. А если это приглашение в гости – тогда как? Извинимся? Так тебе, по существу, уже один раз пришлось перед ним извиняться. Не надо перебарщивать по этой части.

– Но я не вижу другого выхода, – развел я руками. – Если отпадает Обольников, а против Иконникова мы не имеем прямых доказательств, то…

– То что?

– Остается неуловимый «слесарь». Но искать его по словесному портрету мы можем года два. Или три. И на скрипке придется поставить крест.

Комиссар пригладил ладонью свои белесые волосы, надел очки и посмотрел на меня поверх стекол.