Визариум. Проникновение миров

– До скорой встречи! – раздалось вослед.

В вестибюле уже переминались в нетерпении трое новых посетителей. Степан мазнул по ним взором, загрохотал вниз по лестнице, бережно, словно младенца, прижимая к груди переполненный портфель.

Нехороший какой-то червяк, мохнатый и скользкий, ворочался всё ж в груди интеллигента, но предстоящее пиршество духа перевесило сомнения.

Целый месяц Степан провел в интеллектуальном запое. Едва дождавшись свежего номера «Книжного обозрения», хватал его и мчался в НИИ СРИ, где немедленно получал распечатки желанных новинок и неизменно – старенького, до чего не успел дотянуться в своё время. Взял привычку таскать на работу в свой НИИ, где просиживал штаны на должности младшего инженера, пухлые распечатки и сперва тайком, а потом уж и в открытую – не он один же, весь отдел – читал.

Несколько раз звонили из книжных – предлагали дефицитные новинки, он только отмахивался, мол, спасибо, зайду непременно, потом, занят. Потому как новинку эту как раз и читал. Даже святая святых – субботний книжный рынок, что происходил в Центральном парке культуры и отдыха имени товарища Кирова, – и то не посещал.

Правда, выходили и досадные осечки. Как-то раз поинтересовался у Михаила Афанасьевича, не знает ли он такой книги Гроссмана «Жизнь и судьба».

– Непременно знаю, голубчик Степан! – живо отозвался тот. – Да только не книгу, а рукопись.

Степан покосился на «гроб» с окошком и осторожно поинтересовался.

– Говорят, её того… уничтожили?

– Эк вы хватили! Рукопись не уничтожишь.

– А…

– Нельзя. Мы распространяем только официально изданные книги.

«Вот же дурак, – подумалось Стёпе, – упекут в диссиденты, охнуть не успею».

– А тогда выдайте мне «Малую землю», «Целину» и «Возрождение»! – брякнул он первое, что пришло на ум, дабы укрепить свою политическую благонадёжность.

– И это совершенно невозможно. С одной стороны текст и так свободно распространён, с другой – мы занимаемся только художественной литературой, а не мемуаристикой.

Михаил Афанасьевич виновато развёл руками, и Степан поспешил ретироваться, не без труда взвалив на спину рюкзак, набитый свободно распространённой информацией.

Однако, когда позвонила товаровед «Бригантины», славного книжного, где Степан выпас немало ценных книг, и сообщила, что завезли Булгакова, интеллигент дрогнул.

Он хорошо помнил эту книгу. Пару лет назад она прошла мимо него. Единственный – на весь милионный N! – экземпляр закономерно угодил в руки негласного короля книжного рынка Валерки Дрибана. Невзирая на отчаянные мольбы Стёпы, Дрибан менять или продавать вожделенный том наотрез отказался – «ни за какие деньги, Степан! ни за какие деньги!» – даром что главной его страстью была книжная миниатюра. Единственное, чего достиг интеллигент, – разрешения взять на выходные дни, при условии покупки «Метаморфоз» Овидия за четвертак. «Античку», в отличие от «всемирки», Степан не собирал, но куда денешься? Согласился. Жадно проглотил и «Мастера…», и «Белую гвардию». Впрочем, «Метаморфозы» он сменял Сашке Беляеву, который как раз от «антички» тащился, на двухтомник Цветаевой, коий, в свою очередь, загнал на рынке безвестному любителю поэзии серебряного века, заработав на всей этой многоходовке пятнадцать «рябчиков». А потом битую неделю до хрипоты они с Валеркой доказывали друг другу несомненное превосходство Воланда над Христом и глубокомысленно рассуждали о Евангелиях. Которых, впрочем, ни тот ни другой не читал.

В «Бригантине» было как-то пусто и уныло. Товаровед Галина завела его в подсобку.

– По пятёрке, – значительно произнесла она.

– Сколько? – Голос Степана дрогнул.

– А сколько надо?

– Две можно?

– Угу.

– А… три?

– Ага.

– А… Шесть?

– Шесть – не. Всего пять завезли. Пять забираешь?

Стёпа молча протянул четвертак.

В субботу он уже торчал на рынке, где тоже оказалось подозрительно тихо и уныло. В отличие от разместившихся неподалёку меломанов и торговцев радиоаппаратурой. Те традиционно взяли в кольцо дискотечную площадку, прозванную в народе «Зоопарком» за высокое неприступное ограждение. Снаружи от него, разумеется. Так легче рассредоточиваться при милицейских облавах. В отличие от книжников, меломанов шерстили часто.

Заметив фланирующего навстречу Гришу Дворникова, Степан выждал, когда тот поравняется с ним, и негромко произнёс:

– Булгаков. За четвертак. Как тебе?

– Да никак, – с ленцой ответствовал Григорий. – Как раз читаю.

– Так это ж настоящий.

– А тот ненастоящий, что ли? Буквы, они все одинаковые – тридцать три штуки, брат. – Григорий приятно улыбнулся и двинул дальше.

Нехороший червяк не то что шевельнулся – ужом заскользил по внутренностям Степана.

Дальше он предлагал по двадцать, по десять, совсем отчаявшись – по пятёрке – хоть своё вернуть. С тем же результатом. И бросился прочь – немедленно домой.

«Врёшь, – думал он, – на слабо не возьмёшь. Только бы Володька был не в плавании»!