Визариум. Проникновение миров

И опять боль оказалась новой. Вязкой, тупой. Будто она уже устала от метаний Раджива между бабушкой и врачами. Он почувствовал другое движение. Лёгкое, без гудения мотора. Разглядеть ничего не удалось сквозь туман, но тут над его ухом закричали:

– Скорее, в седьмую! Теряем!

Крик зацепил его, как крючком. Он не хотел, чтобы его теряли. И не хотел терять. И тьмы этой липкой он тоже не хотел, она его раздражала своей непредсказуемостью и несвоевременностью.

* * *

– …талось времени. Совсем, Раджив. – Она сидела вместе с ним на каталке и была единственным ярким пятном в бело-голубом больничном интерьере.

– Бабушка, что мне делать?!

– Я люблю тебя, мой мальчик. Вот всё, что я могу сказать. Истинная любовь даёт нам крылья, но если она притворяется или ждёт вознаграждения, то вместо перьев на ней растёт змеиная чешуя…

Ярко-жёлтое сари побледнело, а потом и вовсе стало белоснежным, как стены операционной. Последнее, что запомнил Раджив, – это добрая и грустная улыбка бабушки Сариты. И ещё звук хлопающих крыльев.

Море времени

«Я давно простила тебя, сколько раз повторять!»

Алёне показалось, что она тоже слышит звук птичьих крыльев, но утки были далеко. Цыганка встала со скамейки и потянулась, зевая во весь свой золотой рот.

– Ну, теперь ты знаешь даже больше, чем нужно. Они вместе и счастливы. Вот и ты не грусти. Прощай.

– Стойте! – Алёна схватила её за руку. – Последний вопрос. Все те высшие силы, которые под разными масками общались с теми, ну, кто умер… с Макаром, Амалией и прочими, это всё вы?

– Да ты что, милая! Я ж с ума бы сошла от такой нагрузки. Они из другого ведомства.

– Но вы-то кто???

Цыганка снова улыбнулась и легко выскользнула из цепкой руки Алёны.

– Тот, кто расставляет верные акценты в восприятии окружающей действительности. А проще – тот, кто помогает не упасть в пучину отчаяния и радоваться жизни такой, какая она есть. Иди, любуйся подругой.

– Но как я её узнаю?!

– Узнаешь!

Последнее слово цыганка бросила уже через плечо и быстро ушла, не оглядываясь.

Только сейчас Алёна увидела свой шарф, красной кляксой выделявшийся на газоне у воды. Она подняла его, но не надела, а засунула в сумочку. Алёна медленно и тщательно осматривала каждое живое существо в парке. Она искала двоих. Тех, кому явно хорошо вместе. Вряд ли это были старички с несчастным пуделем. Но больше ни одной пары вокруг пруда Алёна не наблюдала. И вдруг непрошеные слёзы размыли благостный пейзаж. Она их увидела.

Белоснежные, прекрасные, гордые и бесконечно влюблённые, нежно склонившие друг к другу изящные шеи, они медленно плыли вдоль берега.

Алёна села на траву. Достала сигареты, убрала, снова достала. Слёзы не кончались, но они почему-то были сладкими. Она пыталась поймать взгляд лебедей, и на секунду ей показалось, что одна птица и правда задержала на ней своё внимание чуть дольше, чем это мог бы простой лебедь. Но нет. Великолепная пара уплыла дальше, а сладкие слёзы всё лились и лились, окончательно размазав тушь на ресницах.

* * *

– Лебеди? Ну не-е-е-е-т! Она правда считает, что мы лебеди?

– А что, красиво и романтично.

– Лубок! Шаблон. Розовые слюни.

– Любовь моя, давно ли ты перестала быть романтичной?

– Я не перестала. Просто это как-то… ну… не стильно.

– То есть мы сейчас выглядим более стильно?

– Может быть и нет, но у нас огромное преимущество. Лебеди живут тридцать лет, а мы триста. Триста лет вместе, Радж!

– Да, любовь моя. Море времени. И я буду прощён окончательно.

– Я давно простила тебя, сколько раз повторять!

– За всё?

– Да.

– И даже за полёт с балкона?

– Радж, ты зануда!

Тёмные блестящие глаза отражали небо, пруд, лебедей и женскую фигурку, сгорбившуюся на траве. Два больших ворона прохаживались по спинке скамейки и некоторое время разглядывали Алёну. Она не обернулась. Птицы мощно взмахнули крыльями и стали подниматься к облакам по одной им ведомой спирали. Только когда они превратились в две чёрные точки, Алёна их увидела. И засмеялась.

Вера Камша Огнедышащий фикус

Говорят, фикусов восемьсот видов. Этот считался африканским, но жил в холле то ли санатория, то ли дворца культуры где-то в средней полосе России. У фикуса была просторная кадка и любовь к хорошим людям. Кто является таковым, наш герой определял безошибочно – растения прекрасно разбираются во многом, а уж родственники священной Fícus sycómoru и подавно.

То, что к нему – именно к нему – в гости явилось множество просто замечательных людей, фикус понял сразу и так обрадовался, что не обратил внимания, что за окнами как-то сразу началась зима, а вот гостей это огорчило. Особенно тех, кому для счастья требовался особенный дым. Фикус отлично помнил его запах – терпкий и горьковатый, помнил он и консервную банку у себя в кадке. В целом она была противной, но вокруг неё собирались подымить люди, и некоторые были очень хорошими. Их присутствие искупало временные неудобства, но потом банку выкинули, а люди стали выскакивать подымить на улицу, им это не нравилось даже летом, а сейчас пришла зима и ушла гардеробщица.