Вишневый сад. 100 лет спустя

Любовь Андреевна. Будьте добры, Яша. И зачем я поехала завтракать… Дрянной ваш кабак с музыкой, скатерти пахнут мылом, куда смотрел Мишлен, когда звезду давал?… Зачем же так нажираться с утра, Лёня? Ну взял на грудь литр, ну взял два… Ну веди ж себя прилично… Ты ж не в деревенский райком припёрся с инспекцией партийного контроля. Зачем так много жрать, как кадавр, да ещё так чавкать? Ты ж не у председателя свиноводческого совхоза. Зачем так много говорить? Ты ж не на пленуме. Сегодня в ресторане ты опять нёс пургу, как Песков, и все не в кассу. Зачем тебя понесло о семидесятых годах, сначала о дисциплине в ЦК, потом о диссидентах, потом как ты стучал на них в КГБ. И кому? Ты халдеям сопливым рассказывал, как старики пердели заседаниях Политбюро?!

Лопахин. Да. На хера?

Гаев (машет рукой). Я неисправим, это очевидно… (Раздраженно Яше.) Что такое, постоянно мельтешишь перед глазами…

Яша (смеется). Я не могу без смеха ваши бредни слышать. Сейчас уписаюсь!

Гаев (сестре). Или я, или он…

Любовь Андреевна. Отвалите уже, Яша, ступайте, в Майбахе посидите…

Яша (отдает Любови Андреевне кошелек) . Сейчас уйду. (Едва удерживается от смеха.) Сию минуту… (Уходит.)

Лопахин. Вашу землю собирается купить девелопер Дериганов. На торги, говорят, приедет сам лично.

Любовь Андреевна. А вы откуда слышали?

Лопахин. Из муниципалитета слили.

Гаев. Ярославская тетушка обещала прислать, а когда и сколько пришлет, неизвестно…

Лопахин. Сколько она пришлет? Тысяч сто долларов? Двести?

Любовь Андреевна. Ну… Тысяч десять—пятнадцать, и на том спасибо.

Лопахин. Простите, таких легкомысленных людей, как вы, господа, таких неделовых, странных, я еще не встречал. Вам, ёптыть, русским языком говорят, что вы просрёте всё, что имеете, а вы точно не понимаете.

Любовь Андреевна. Что же нам делать? Научите, что?

Лопахин. Я вас каждый день мозг выношу. Каждый день я говорю все одно и то же. И вишневый сад и землю необходимо распилить под дачное индивидуальное жилищное строительство, вывести из сельхозоборота, и сделать это теперь же, поскорее – аукцион на носу! Поймите! Раз окончательно решите, чтобы были дачи, так денег вам дадут сколько угодно, и вы тогда спасены.

Любовь Андреевна. Дачи, дачники, весь этот чёртов средний класс – это так пошло, простите.

Гаев. Совершенно с тобой согласен.

Лопахин. Я или зарыдаю, или закричу, или в обморок упаду. Не могу! Вы меня просто зае… задолбали своим клиническим идиотизмом, на хер! (Гаеву.) Баба вы!

Гаев. Кого?

Лопахин. Баба! (Хочет уйти.)

Любовь Андреевна (испуганно) . Нет, не уходите, останьтесь, голубчик. Прошу вас. Может быть, надумаем что-нибудь!

Лопахин. О чем тут думать!? Пилить надо!

Любовь Андреевна. Не уходите, прошу вас. С вами все-таки веселее… Вы у нас человек-праздник.

Пауза.

Я все жду чего-то, как будто над нами вот-вот крышу снесёт..

Гаев (в глубоком раздумье). Эту реплику с места, товарищи, не надо заносить в протокол…

Любовь Андреевна. Уж очень много мы грешили…Безобразничали…

Лопахин. Какие у вас грехи…

Гаев (кладет в рот леденец). Говорят, что я все свое состояние прососал на леденцах… (Смеется.)

Любовь Андреевна. О, мои грехи… Я всегда сорила деньгами без удержу, как сумасшедшая, и вышла замуж за человека, который делал одни только долги. Муж мой умер от шампанского, – он страшно пил, и уже ничего не мог, а мне было надо – и на несчастье я полюбила другого, из форбса, сошлась, и как раз в это время, – это было первое наказание, удар прямо в голову, – вот тут на реке… утонул мой мальчик, и я уехала за границу, на Лазурный берег, совсем уехала, чтобы никогда не возвращаться, не видеть этой синюшной реки с грязными берегами… Я закрыла глаза, бежала, себя не помня, а он за мной… и брал меня безжалостно, грубо, как шлюху. Купила я дачу возле Ментоны, потом квартиру в кондоминиуме в Монако, так как он заболел там, и три года я не знала отдыха ни днем, ни ночью; больной измучил меня, душа моя и всё женское высохло. А в прошлом году, когда дачу и кондо продали за долги, я уехала в Париж, и там он общипал меня до подпушка, бросил, сошелся с другой, кандидатом филологических наук, я пробовала отравиться… Так глупо, так стыдно… И потянуло вдруг в Россию, на родину, к девочке моей… (Утирает слезы.) Господи, господи, будь милостив, прости мне грехи мои! Не наказывай меня больше! (Достает из кармана телефон.) Получила сегодня эсмээску из Парижа… Просит прощения, умоляет вернуться… (выключает телефон) Словно где-то музыка. (Прислушивается.)

Гаев. Это наш камерный еврейский оркестр. Помнишь, четыре скрипки, две виолончели, флейта и контрабас. Был ещё клавесин, но пианист повесился.

Любовь Андреевна. Значит, наш музвзвод еще существует? Его бы к нам зазвать как-нибудь, устроить вечерок.