И вот мой родной старший брат, который из-за меня ночей не спал, пелёнки мне менял, гулять меня ходил в коляске (однажды даже забыл в Кировском скверике, потому что с пацанами в футбол заигрался, и домой пришёл без меня, а мама его как увидела без коляски, так глаза у неё и стали больше, чем в японских мультфильмах, и брат мой одной силой маминого взгляда в Кировском скверике быстрее мяча оказался, а со мной в коляске ничего не случилось, как спала себе во время футбола с пацанами, так себе и сплю без никого), манную кашу мне варил, в конце концов! – ноль на меня внимания во время просмотра мною неположенного мне по возрасту кино. А с другого бока чужой дяденька так охал и ахал, что страшнее тех динозавров, ей-ей! А брат меня даже за руку не взял. Всё свою Людочку обеими руками тискал, потому что она визжала. Вот как может взрослая девица визжать из-за кино? Ладно, даже если из-за живой мыши – это можно понять, хотя лично я мышей не боюсь. Но чего визжать из-за киношных динозавров?! Они же там, на экране. И если тебе так страшно – выйди из зала, и лично для тебя кино закончится. В общем, из-за этой великовозрастной Людочки я была лишена возможности побыть маленькой напуганной девочкой, и мне пришлось быть сильной и смелой и не бояться безо всякой братской руки чужого дяденьку справа и вообще всего этого японского сэспенса с хоррором!
А потом меня домой отвели. И Людочку брат пошёл провожать без меня. Ну, хорошо хоть домой отвели. Потому что я чуяла, что он вообще про меня забыл. Как тогда, в Кировском скверике. Да только и он ведь уже не пацан, да и я вовсе не в коляске, а уже ходящая и говорящая. Ну, и что значит «домой отвели» – до подъезда довёл, и всё. Хотя в подъезде темно и страшно, и раньше бы, до Людочки, он никогда бы одну меня в тёмный и страшный подъезд не пустил. Потому что я темноты боюсь. И потому что «мало ли что»! А теперь вот, с Людочкой, пожалуйста – топай, собственная родная сестра, в неизвестность сэспенса и мрак хоррора самостоятельно, потому что обе руки твоего брата крепко обвили змею по имени Людочка! А Людочка тогда с моими родителями знакомиться не захотела, хотя он предложил ей зайти к нам. Она не захотела – и вот я брошена на произвол судьбы. Захоти она – и, похоже, я была бы брошена в пасть любому динозавру, паче чаяния они бы тут, в наших мирных невулканических окрестностях, обнаружились. Брела я по лестнице и думала, что, наверное, нет у меня теперь старшего брата. И так успела всего себе надумать, пока прошла лестницу, – мы живём на первом этаже, и потому прошла я всего один пролёт, но скорость мысли у меня огромная! – что когда мама открыла мне дверь, я зарыдала. Вот так вот мама ещё больше не полюбила Людочку, так её ни разу ещё и не видев. Так что отчасти в маминой нелюбви к Людочке есть и моя вина.