Вирши левши

Врете врете все врете
над миром восходит гриб
от ваших речей воротит
они заразней чем грипп
а я не хочу спасаться
загибаться – гуманная цель
мне гибнуть… за бедра взяться
и чтобы взвыла постель
когда подо мной живое
я знаю что жизнь не сон
и только волной взрывною
растащат в день похорон
я молод здоров и буен
но врач в каждом – жаждут
помочь
я сам исцелю любую
палачи – от кровати прочь!

«Живем, как всегда живые живут…»

90/21

Живем, как всегда живые живут, —
как бессмертный люд.
Мы бессмертны!
Кварталы жилые – верят,
что бессмертен квартирный уют,
что бессменна житейская скука,
что безмерна сует суета,
но бессилье восстанет без стука,
но страданье раздавит уста.
Мы бессмертны и, падая в ложа,
знаем точно – проснемся с утра,
нас бетон наших стен не тревожит,
плоть беспамятством наша мудра.
Страшный суд
никому не приснится,
и никто в холодном поту,
в содроганье не вспомнит десницу,
что карает всех не попусту.
Мы бессмертны, и верим мы свято –
не настигнет в постели нас рок,
крыши дома – защитные латы,
крышка гроба – родной потолок.

После чтения Дельгадо

Испанский физиолог Хосе Дельгадо в 1960-е гг. однажды вышел на арену во время корриды и заставил замереть разъяренного быка, нажав на пульт управления электродом, вживленным в мозг животного.

60/21

Сестра моя боль
больше встретиться нам не придется
расстаюсь со страданьем
сострадание стало чужим
чудо-юдо пришло и юродивым
криво смеется
черным вороном черным
над моим безголовьем кружит
сестра моя боль
ты сестра моя радость
ведь не мыслим восторг
тоске зажать если рот
внешне вроде все тот
но себя мне такого не надо
сестра моя жизнь
сестра
мне вживили в мозг
электрод?

«О чем она думает, шахидка…»

90/22

О чем она думает, шахидка,
туго перебинтованная взрывчаткой
и неловко поправляющая накидку,
в битком набитой вагонной площадке?
Что чувствует она среди москвичей
и приезжих,
выбранных ею себе в попутчики,
в поезде метро,
идущем по графику прилежно?
Что именно думает эта кавказская лазутчица,
думает ли об этом,
вцепившемся в мобильник пассажире,
или об этой задумчиво улыбчивой
гражданке?
Что может думать она, вообще,
о чужеродном мире,
ощущая себя
воином в безудержном танке,
несущемся навстречу неизбежному?

О чем она думает в грохоте метроэкспресса,
стремясь к слиянию вечному и нежному
с возлюбленным своим черкесом?

«Слово свое готовое сорваться…»

60/22