Он, по совету Фрунзе, прямо провоцировал ЦК переложить ответственность с больной головы на здоровую. Ведь рыльце в пушку там было у многих. В этом и сомнений никаких не было, даже если бы у него не было доказательств. Рыба ведь гниет с головы. Но не отвечать же в самом деле этой самой гнилой голове за что там вытворяет хвост?
Поэтому Дзержинский целенаправленно пугал присутствующих вскрытием очень неприятных примеров. А накопать их было несложно. Никто особо и не шифровался, полагаясь на броню, которую давали знакомства в «органах» и партийный билет. И не просто пугал, но и, по сути, предлагал назначить виновными исполнителей. Почему нет? Отличная схема. Во все века и во всех странах работала безукоризненно.
Зачем это делать?
Так все просто – выбить у них почву из-под ног. Ведь любой политик силен теми людьми, которые идут за ним. И если ты хочешь свалить кого-то большого и влиятельного, то начинать нужно с его людей, выбивая их и вымывая его практическое влияние, реальную власть.
В теории члены ЦК могли и не пойти на такой размен.
Но Михаил Васильевич прекрасно помнил, как лихо они в 30-е закладывали всех подряд ради личных интересов. Не то, что подельников, но и даже близких людей. Все-таки партийные функционеры тех лет – это все еще «селюки», не имевшие серьезного опыта бюрократической работы. Не успели набраться. Не откуда. Вот Фрунзе и убедил Дзержинского зайти с этой карты, уверенный в том, что это принесет им успех.
И вот Дзержинский замолчал.
Наступила тишина.
ЦК, а также пара сотен приглашенных, сидели оглушенные. Молча. Слышно было даже как мухи жужжат.
Сталин, кстати, тоже помалкивал.
Подводка под Ягоду была слишком очевидной. И он, судя по всему, лихорадочно пытался сообразить, чем это вызвано. Особенно его раздражало то, что это совещание пригласили журналистов. В том числе и тех газет, которые он не контролировал. Например, ленинградских. То есть, замять это выступление не получится.
Вон как подался вперед с хищным видом Зиновьев.
Он уже почувствовал свой триумф. Ведь этот выпад был направлен против партийной номенклатуры и ее льгот. То есть, на то, за счет чего держалась власть Сталина в те годы. Да и Троцкий выглядел крайне возбужден. Уж кто-кто, а этот человек будет болтать без умолку. Не заткнешь. Разве что пулей. И дело было даже не во вражде Троцкого со Сталиным, а в общем подходе и взглядах на жизнь. Лев Давыдович был прекрасным разрушителем, то есть, критиком, способным достаточно честно и грамотно раскатать все что угодно. Делать сам, правда, почти ничего не умел. Но разве это требовалось?
Дзержинский завершил свой доклад.
Сложился все листы в папку. Закрыл ее. И поблагодарив за внимание удалился с трибуны, уступив место Фрунзе. Тем более, что вопросов никаких ему не задавали. Судя по нервному виду членов ЦК и прочих лидеров партии, им было не до вопросов. Они без всякого сомнения лихорадочно прикидывали, кого и как они скормят разбушевавшемуся Феликсу, чтобы самим не подставиться. Ну и как бы обрубить концы, ведущие к ним. Чтобы не докопаться. Потому что настрой Дзержинского был мрачен и суров как никогда.
Сталин тоже не задавал вопросов.
Он курил.
И нервно, искоса поглядывая на Ягоду. В принципе он стремился занять все ключевые места своими людьми. Но Генрих что-то слишком наследил. И теперь вопрос его снятия – вопрос времени. Причем недолгого. Вон – он и сам все прекрасно понимает – сидит едва живой.
Ведь не просто снимут.
Его есть за что и к стенке поставить. Это если болтать не станет. А то ведь там к стенке ой как много кто может стать. И Сталин прикидывал расклад сил – как это все разыграть в свою пользу. В конце концов – на него и на совсем уж его ближайшее окружение никаких наездов не было. И под кого копал Феликс – большой вопрос. Слишком уж тут все переплетено. Возможно Ягода действительно подставился и спровоцировал Дзержинского. Вот он и разбушевался.
– Михаил Васильевич, вы нас тоже порадуете очередной порцией критики? – поинтересовался Троцкий с кислой улыбкой на лице.
– В какой-то мере. Немного совсем покритикую. Но в основном буду предлагать меры для скорейшего разрешения поднятых проблем.
– Как уж тут скоро их разрешить? – пыхнув дымом, поинтересовался Сталин.
– Давайте все по порядку. Хорошо?
– От Адама и Евы только не начинаете, – фыркнул Зиновьев. – Переходите сразу к делу.
– Ну что. Можно и так. Смотрите. Думаю, что никто из присутствующих не станет возражать – экономика Союза хромает на все четыре копыта.
– А почему копыта? – смешливо выкрикнул Зиновьев.
– Потому что она напоминает маленького замученного мула. С одной стороны, ему надо тащить огромный воз. А с другой стороны его совсем не кормят. Только понукают, ругают, пинают и заставляют идти вперед.
– Что вы имеете в виду? – нахмурился Сталин.
– То же самое, что имел в виду Владимир Ильич, когда в 24-ом году хотел уйти в отставку. А именно саботаж НЭПа. Съезд ему пообещал так больше не делать, но вышел из зала и продолжил как ни в чем не бывало. То есть, обманул его. Из благих побуждений, без всякого сомнения. Но сути этого не меняет.