Вираж бытия

– Концы в воду. Телефонистки не смогли вспомнить кто куда звонил. Хотя факты звонков подтвердили. А обыск на конспиративной квартире ничего не дал. Выживший же при нападении уголовник через две недели после этого был застрелен при попытке бегства. Впрочем, в процессе мне удалось выяснить, что Ягода врал Феликсу про расследование убийства моей жены. Что я дескать приходил и орал, пытаясь давить на следствие. Но опять-таки – это косвенные доказательства.

– А Буденный не мог действовать самостоятельно?

– Зачем ему это? – усмехнулся Фрунзе. – Сталин поставил моим замом Ворошилова. И, судя по всему, хотел меня убить, обвинив в этом тебя. Прямых доказательств бы у него не имелось, но и слухов в таких делах достаточно, чтобы ты не смог бы вернуться на должность наркома.

– … - вновь процедил Троцкий очень грязное ругательство, теперь уже на идише.

– Робеспьер, – мягко улыбнувшись, поправил его Фрунзе. – Революция входит в стадию Директории. И у нас уже появился свой Робеспьер, который станет бороться любыми способами со своими политическими противниками. Поэтому я и ответил тебе – я пытаюсь выжить.

– Робеспьер, говоришь? – нахмурился Троцкий.

– Именно так. Он всех пугает бонапартистским переворотом. То тебя ставя во главе его, то меня. Но на самом деле сам рвется к власти. Стремясь утвердить Новую Директорию и задушить Республику. Пока он слишком слаб, то будет действовать скрытно. Через вот таких людей, как Очкин и Ягода. Позже же, если он уберет с политической арены Республики таких людей как ты, как я, как Зиновьев, как Дзержинский, то перейдет к открытому террору. Без гильотины. Гильотина нынче не в моде. Банальные расстрелы и рвы в качестве братских могил намного проще и функциональнее. Так что я бы на твоем месте очень сильно поднял бдительность. Свалить тебя – это его ближайшая задача.

– Не удивлен.

– И не только тебя. Я бы и Зиновьева предупредил, и других товарищей, но я под постоянным наблюдением. Под слежкой. Даже о нашем этом разговоре ему донесут. Вон как Ворошилов пристально на нас смотри. Поэтому, если тебе не сложно, когда мы закончим, изобрази раздраженное лицо и ругайся на меня сквозь зубы. Можно также, на идише. Но чтобы ни у кого лишних сомнений не возникло. Ибо если он узнает и испугается, то начнет действовать очень грубо и решительно. Ведь на кону его власть и жизнь.

– А что ставишь на кон ты? Что хочешь ты?

– Как и ты – победы мировой революции. Поэтому и стараюсь нашу армию как можно скорее перевооружить и поставить на профессиональные рельсы…

Фрунзе говорил Троцкому то, что тот хотел услышать. Точно также, как и Сталину.

Да, если бы он знал, что в 1926 году была уже предрешена победа Сталина, без всяких оговорок, то разумеется, стал его самым верным соратником. Но история полна случайностей. И то, как здесь все пойдет – большой вопрос. Ведь он, сиречь Фрунзе, выжил. Дзержинский пошел на поправку и начал чистку в ОГПУ. Понятно, еще никто не полетел со своих мест, но компроматы он точно уже ударно собирал, как и команду для этой прополки. А значит ни Ягоды, ни Ежова под рукой Иосифа Виссарионовича не окажется. Генрих – первый кандидат на пулю. Это было ясно по лицу Дзержинского, когда об этой «ягодке» заходила речь. А Николай Иванович покамест сидел на простенькой аппаратной должности в Казанском крайкоме ВКП(б), подрабатывая любовницей своего начальника – Филиппа Исаевича Голощекина. И до настоящих «органов» ему еще как до Луны вприсядку.

Так или иначе, но Михаил Васильевич, будучи опытным аппаратчиком старался действовать «между струек», не занимая ни чью сторону. Исход борьбы не ясен. В том же, что победитель будет зачищать людей своих противников, сомнений у Фрунзе не было. Причем, безотносительно личных качеств этих людей. Ставка делалась только на верных. Все остальное – вторично.

А ему хотелось выжить. Выжить и хорошо сделать свою работу. Постаравшись по возможности предотвратить тот ужас, который испытала его Родина в годы Великой Отечественной войны. И если для этого потребуется пожертвовать всем ЦК у него рука не дрогнет. Да и даже всей партией. Ибо что такое гибель партии по сравнению со смертью более чем тридцати миллионов соотечественников?

Вот и играл свою партию. Свою игру.

Поговорили.

Троцкий оживился. Он заинтересован. Да чего уж там оживился? Он был явно болезненно возбужден. Вот как глазки заблестели. И главное – взгляд стал совсем другим. Так как увидел во Фрунзе если не своего человека, то потенциально своего. Ибо враг моего врага… классика…

Дело сделано.

Начинался второй акт Мерлезонского балета.

Глава 5

1926 год, апреля 15, Москова

– Все так плохо? – устало пыхнув трубкой, спросил Сталин.

– Катастрофа просто. Миша прошелся как паровой каток. Камня на камне не оставил. Причем прошелся по делу. Не возразить.

– Будет предлагать тебя снять с должности?

– Нет. Хочет направить учится без отрыва от работы. Говорит, что лучше способа охладить горячие головы троцкистов нет.

– Учится? В военную академию?