Виноваты звезды

– Я не считаю пораженчество честным, – отозвался папа. – Я отказываюсь это принимать.

– Значит, все происходит согласно божественному замыслу, и мы все отправимся жить на облаках, играть на арфах и обитать во дворцах?

Папа улыбнулся. Он обнял меня своей большой рукой и, притянув к себе, поцеловал в висок.

– Я не знаю, во что я верю, Хейзел. По-моему, быть взрослым означает знать, во что веришь, но это не мой случай.

– Да, – произнесла я. – Ладно.

Папа повторил, что ему очень жаль Гаса, и мы снова принялись смотреть шоу, и люди выбирали дом, а папа все обнимал меня большой рукой, и я начала клевать носом, но спать ложиться не хотела, а потом папа сказал:

– Знаешь, во что я верю? Помню, в колледже я изучал математику у очень хорошего преподавателя, миниатюрной старушки. Она говорила о быстрых преобразованиях Фурье, но вдруг остановилась на полуслове и заметила: «Иногда мне кажется, Вселенная хочет, чтобы ее заметили». Вот во что я верю. Я верю, что Вселенная хочет, чтобы ее заметили. Я считаю, что Вселенная скорее имеет сознание, чем нет, что она особо выделяет интеллектуалов, потому что Вселенной нравится, когда замечают ее элегантность. И кто я, живущий в гуще истории, такой, чтобы утверждать, что Вселенная – или мое восприятие Вселенной – недолговечны?

– Ты очень умен, – уточнила я спустя некоторое время.

– Ты очень хорошо умеешь делать комплименты, – похвалил папа.

На следующее утро я приехала домой к Гасу. Съела завтрак с его родителями – сандвичи с арахисовым маслом и желе, рассказала им об Амстердаме, а Гас в это время дремал в гостиной на диване, где когда-то мы смотрели «“V” значит Вендетта». Я видела из кухни, что он лежит на спине, отвернувшись от меня, уже с центральным катетером. Врачи атаковали рак новым коктейлем: два препарата химиотерапии и протеиновый рецептор, который, как они надеялись, блокирует раковый онкоген. Мне сказали, что Гасу повезло попасть в эту экспериментальную группу. Повезло, ага. Один из препаратов я знала. Когда при мне произнесли его название, меня чуть не вырвало.

Спустя некоторое время приехал Айзек с мамой.

– Привет, Айзек. Это Хейзел из группы поддержки, а не твоя злая бывшая подружка.

Мать подвела Айзека ко мне, и я, встав с принесенного из столовой стула, обняла его. Ему понадобилась секунда, чтобы меня найти, после чего он с силой обнял меня в ответ.

– Как там в Амстердаме? – спросил он.

– Классно, – ответила я.

– Уотерс, – позвал он. – Ты где, брателло?

– Он спит, – объяснила я, и голос у меня сорвался. Айзек покачал головой. Все молчали.

– Фигово, – произнес он через секунду. Мать подвела его к заранее подставленному стулу, и Айзек сел.

– Я пока еще могу командовать твоей слепой задницей в «Подавлении восставших», – сказал Огастус, не поворачивая головы. От лекарств его речь замедлилась, но немного, всего лишь до темпа разговора обычных людей.

– Готов поспорить, задницы все слепые, – отозвался Айзек, неопределенно шаря руками в воздухе в поисках матери. Она помогла ему подняться и подвела к дивану, где Гас и Айзек неловко обнялись.

– Как ты себя чувствуешь?

– Во рту как кот нагадил, но в остальном я на американских горках, и мой поезд едет только вверх, приятель, – ответил Гас. Айзек засмеялся. – Как твои глаза?

– Прекрасно, – заявил он. – Одна проблема: они уже не в своих орбитах.

– Да, расчудесно, – согласился Гас. – Не подумай, что я не мог без реванша, но мое тело, рискну сказать, сделано из рака.

– Я так и слышал, – сказал Айзек, стараясь бодриться и не расклеиваться. Он поискал руку Гаса, но наткнулся на его бедро.

– Он меня обогнал, – произнес Гас.

Мама Айзека принесла два стула из столовой, и мы с Айзеком уселись рядом с диваном. Я взяла Гаса за руку и стала поглаживать ее кругами между большим и указательным пальцами.

Взрослые спустились в подвал выражать соболезнования или не знаю зачем, оставив нас троих в гостиной. Некоторое время спустя Огастус повернул голову, медленно просыпаясь:

– А как там Моника? – спросил он.

– Ни разу ничего, – ответил Айзек. – Ни открыток, ни и-мейлов. У меня есть приставка, читающая и-мейлы. Классная штука, можно менять голос с мужского на женский, задавать акцент и все, что хочешь.

– То есть я могу послать тебе порнорассказ, и ты прослушаешь его в исполнении старого немца?

– Именно, – засмеялся Айзек. – Правда, мама еще помогает с управлением, поэтому придержи свое немецкое порно недельку-другую.

– Неужели она даже сообщение не прислала, чтобы узнать, как ты поправляешься? – не поверила я. Мне это показалось баснословной черствостью.

– Полное радиомолчание, – подтвердил Айзек.

– Нелепость какая, – сказала я.

– Я перестал об этом думать. У меня нет времени на подружку. Я с утра до вечера обучаюсь профессии «Как быть слепым».

Гас снова отвернулся к окну, выходившему во внутренний дворик. Его глаза закрылись.

Айзек спросил, как у меня дела, я сказала – хорошо, и он сообщил, что в группе поддержки появилась новая девочка с очень красивым голосом, и ему нужно, чтобы я сказала, красивая ли она на самом деле. Тут Огастус ни с того ни с сего разозлился: