Виноваты звезды

В почте оказалось письмо от Лидевью Влигентхарт.

Дорогая Хейзел!

Я получила уведомление от «Джини», что вы с Огастусом Уотерсом и вашей матушкой будете в Ам-

стердаме четвертого мая. Осталась всего неделя! Питер и я очень рады и с нетерпением ждем возможности с вами познакомиться. Ваш отель, «Философ», всего через улицу от дома Питера. Наверное, дадим вам денек прийти в себя после перелета и, если вам удобно, встретимся в доме Питера пятого мая часиков в десять утра, и за чашкой кофе он ответит на ваши вопросы о его романе. А после, если захотите, можем пройтись по музеям или посетить дом Анны Франк.

С самыми наилучшими пожеланиями

Лидевью Влигентхарт,

помощник-референт сэра Питера ван Хутена,

автора «Царского недуга».

– Мама, – сказала я. Она не ответила. – Мама!! – заорала я. Снова ничего: – Ма-ма!!!

Она вбежала, завернувшись в старое вытертое розовое полотенце, придерживая его под мышками, мокрая и слегка испуганная:

– Что случилось?

– Ничего. Прости, я не знала, что ты в душе, – сказала я.

– В ванной, – поправила мама. – Я… – Она закрыла глаза. – Просто хотела пять секунд полежать в ванне. Прости. Что случилось?

– Можешь позвонить в «Джини» и сказать, что поездка отменяется? Я получила и-мейл от помощницы Питера ван Хутена, она думает, что мы едем…

Мать поджала губы и, прищурившись, посмотрела куда-то мимо меня.

– Что? – спросила я.

– Я не должна говорить тебе до прихода папы…

– Что? – взвыла я.

– Поездка не отменяется, – объяснила она наконец. – Вчера нам звонила доктор Мария и произнесла убедительную речь, что ты должна жить своей жи…

– Мамуля, я тебя обожаю!!! – завопила я, она подошла к кровати и позволила себя обнять.

Я написала Огастусу сообщение, потому что он был в школе.

«Третьего мая ты еще свободен?» ☺

Он немедленно ответил: «Все понял. Уотерс».

Если проживу еще неделю, то узнаю все ненаписанные секреты матери Анны и Тюльпанового Голландца. Я заглянула себе за ворот блузки.

– Подведете – убью, – прошептала я своим легким.

Глава 9

За день до того как лететь в Амстердам, я посетила группу поддержки – впервые после знакомства с Огастусом. Состав пребывающих буквально в сердце Иисуса несколько изменился. Я приехала рано, и вечно сильная Лида со своим аппендикулярным раком пересказывала мне последние новости, пока я ела магазинное печенье с шоколадной крошкой, прислонясь к столу с десертами.

Двенадцатилетний Майкл с лейкемией умер – по словам Лиды, после отчаянной борьбы. Можно подумать, существует другая манера бороться. Остальные пока ходят. Кену после курса облучения ставят «отсутствие признаков рака». «У Лукаса рецидив», – сказала Лида с грустной улыбкой, дернув плечиком, как говорят об алкоголике, который снова запил.

Красивая пухленькая девочка подошла к столу поздороваться с Лидой и представилась мне: «Сьюзен». Я не знала, что у нее, но заметила шрам, идущий вдоль носа до губы и дальше через щеку. Она старалась замазать его косметикой, но только сделала еще заметнее. Я начала немного задыхаться от долгого стояния, но только я сказала: «Пойду присяду», как дверцы лифта открылись и появился Айзек с матерью. Айзек был в темных очках, одной рукой он цеплялся за мать, а другой держал трость.

– Хейзел из группы поддержки, не Моника, – предупредила я, когда он подошел достаточно близко.

Айзек улыбнулся и сказал:

– Привет, Хейзел. Как дела?

– Прекрасно. С тех пор как ты ослеп, я сказочно похорошела.

– Наверняка, – согласился он. Мать подвела его к стулу, поцеловала в макушку и побрела обратно к лифту. Он ощупью опустился на сиденье. Я устроилась рядом.

– А как твои дела?

– Нормально. Отпустили домой, дома вроде лучше. Гас сказал, тебя клали в интенсивную?

– Да, – подтвердила я.

– Фигово, – подытожил он.

– Мне уже гораздо лучше, – заверила я. – Завтра еду с Гасом в Амстердам.

– Знаю. Я в курсе всех твоих новостей, потому что Гас. Не. Способен. Говорить. Ни. О. Чем. Другом.

Я улыбнулась. Патрик откашлялся и сказал:

– Давайте присядем. – Тут он заметил меня: – Хейзел! Как я рад тебя видеть!

Все сели, Патрик принялся рассказывать историю потери своей мошонки, а я, как обычно, обменивалась вздохами с Айзеком, жалея всех в этом подвале, а заодно и за его пределами, перестав слушать разговор и сосредоточившись на своей боли и удушье. Мир живет своей жизнью, даже если я участвую в этом вполсилы. Из задумчивости меня вывело произнесенное кем-то мое имя.