Свои слова Тангуа сопроводил ударом ножа, попав мне в левое запястье. Но я не хотел убивать его и, оставив свой нож за поясом, просто прыгнул на кайова, стараясь оттащить его от Инчу-Чуны. Попытка не удалась, тогда я схватил Тангуа за горло и держал до тех пор, пока он не перестал двигаться. Потом я наклонился над Инчу-Чуной, лицо которого при этом окропилось каплями крови из моей раны. В этот момент я услышал позади себя шорох и быстро оглянулся. Это движение спасло мне жизнь, ибо в тот же миг я почувствовал сильнейший удар в плечо, который, собственно, был направлен мне в голову. Если бы Виннету – а это был именно он – случайно не промахнулся, удар приклада размозжил бы мне череп.
Как уже упоминалось, он был вместе со своим отцом, но в какой-то момент отстал от него. Обогнув кустарник, он неожиданно увидел лежащего на земле окровавленного Инчу-Чуну и меня над ним. В ярости сын вождя решил убить меня прикладом, но, к счастью, удар пришелся по плечу, а не по голове. Отшвырнув ружье, Виннету с ножом бросился на меня.
Худшего положения мне трудно было представить. От удара прикладом мне практически парализовало руку, да и тело не очень-то меня слушалось. Я хотел бы объяснить Виннету, что произошло, но времени не было ни секунды. Его рука с ножом метнулась для смертельного удара мне в грудь, но я все же каким-то удивительным образом успел отклониться чуть в сторону. Удар пришелся по моему левому нагрудному карману, клинок ножа скользнул вверх по жестянке, где хранились мои заметки, и, проткнув шею в верхней ее части в районе нижней челюсти, вонзился мне в язык.
Виннету схватил меня за горло и выдернул нож, готовясь нанести второй удар. Однако страх смерти удвоил мои силы.
Хотя я владел только одной рукой, мне все же удалось перехватить его правую руку и так сильно сжать ее, что от боли апач выронил нож. Затем я изо всех сил стиснул ему возле локтя левую руку, и ему пришлось отпустить мое горло. Затем я подтянул колено и изо всех сил отбросил противника от себя прочь. Не давая ему опомниться, я навалился на него, прижал к земле и уселся ему на спину.
Теперь необходимо было во что бы то ни стало удержать его в таком положении. Я отлично понимал, что это еще не победа и, если ему удастся вскочить на ноги, мне несдобровать. Давя одним коленом на его бедра, другим – на левую руку, я здоровой рукой стиснул его шею, в то время как он свободной рукой шарил по траве, ища оброненный нож.
Это была поистине сатанинская борьба! Подумать только! Мне пришлось бороться с человеком, обладавшим железными мускулами и змеиной изворотливостью, которого ни раньше, ни впоследствии никому не удавалось победить. Сейчас, навалившись на него, я мог бы сообщить ему то, что хотел сказать, но кровь ручьем лилась из моего рта, а изуродованный ударом ножа язык совсем меня не слушался.
Виннету напрягал все свои силы, чтобы сбросить меня, но я не поддавался и все сильнее сдавливал его горло. Апач начал задыхаться. Задыхаться? Нет! Только не это! Я немного ослабил хватку, и молодой вождь сразу же поднял голову. Я два раза ударил его по голове, и Виннету потерял сознание. Глубоко вздохнув и чуть не захлебнувшись кровью, наполнявшей весь мой рот, я просто широко раскрыл его, чтобы не захлебнуться. Из раны на шее также вытекала обильная кровавая струя. Я собирался было подняться на ноги, но в тот же миг за спиной послышался чей-то гневный окрик. Я получил сильнейший удар по голове и тотчас лишился чувств.
Пришел в себя я лишь вечером, но мне казалось, что я продолжаю видеть сон о сломанной водяной мельнице. Мне мерещилось, будто я очутился между стеной и торчащим из нее штырем мельничного колеса, которое из-за меня никак не начинало вращаться. Вода с шумом лилась надо мной и с такой силой давила на колесо, что оно вот-вот должно было завертеться и раздавить меня. Все тело невыносимо болело, особенно голова и плечо. Постепенно до меня стало доходить, что шум и бурлящий звук исходят вовсе не от воды, что рождались эти звуки не где-нибудь, а в моей голове – следствие сильного удара по ней прикладом. И боль в плече – вовсе не от мельничного колеса, а от удара Виннету. Кровь продолжала течь изо рта, она попадала в горло, от нее я задыхался. Все это время я слышал какой-то ужасный хрип и скрежет. В итоге они пробудили меня. И тут наконец я понял, что все эти странные звуки издавал я сам.
– Он ожил! Слава богу, он шевелится! – услышал я голос Сэма.
– Я тоже это заметил! – сказал Дик.
– Теперь даже глаза открыл. Он жив, он жив! – воскликнул Уилл Паркер.