Винг

Епископ назначил испытание Эдварда Божьим судом на полдень завтрашнего дня.

Он будет считаться невиновным и полностью оправданным, если возложит ладонь на горящие угли, и продержит ее там, пока не прочитают "Отче наш" и "Верую", и Господь в милости и могуществе своих убережет грешную и бренную десницу раба своего Эдварда от ожогов и ран. Означенное состоится на базарной площади Шеффилда, на помосте, откуда глашатаи читают указы. Так гласил приговор.

Эдварда снова отвели в тюрьму. Ему удалось на несколько секунд приблизиться к сестре, он хотел поблагодарить ее, но она отвела глаза, словно опять усомнилась в нем, а Дэн мрачно уставился на недруга.

После обеда в камеру явился старый священник. Он сел напротив своего любимца, пристально посмотрел на него, пожевал сухими морщинистыми губами и спросил:

— Ну, Эд, мой мальчик, что делать будем?

— Не знаю, отец! Правда, я не знаю!

Эдвард охватил голову руками, долго молчал, затем, подвинувшись ближе к старику, начал распускать шнуровку:

— Я еще не показывал вам, отец! — сдернул с искусственной конечности замшу. — Вот, смотрите! — поднес мертвенно белоснежную кисть к носу отца Бартоломью.

Тот отодвинулся и невольно перекрестился, заворожено глядя на нее:

— Свят, свят, свят! Почему такое?!

— То, что я рассказал на исповеди, правда! Вы же мне поверили тогда!

Священник кивнул, на носу у него выступили мелкие бисеринки пота:

— Поверил, сын мой, да только верить-то — одно, а узреть воочию — иное! Да эдакую длань и на жаровню класть не надо, и так все ясно будет… Ох, грехи мои… Погоди-ка, помолюсь я, авось Господь и надоумит, как поступить…

Эдвард, с отвращением глядя на протез, сказал:

— А как ни делай, все плохо! Левую вместо правой возложить на жаровню? Так ведь и сгорит рука-то! Ну, кто я такой, чтобы Господь для меня чуда не пожалел? Не святой ведь, не праведник! Значит, виновен! Попробовать провести всех? Правая-то, чтоб ее, огня не боится! Ну, положим, оправдают… Да Бога-то не надуешь!

Старик поднял на него бесхитростные глаза:

— Подожди, дай поговорить с Ним, а?

Эдвард сосредоточенно ковырял ногтем известку в пазах между камнями стены, крошил пальцами. Белая рука посерела от пыли, он дунул на нее. Старик раздражал его невозмутимой уверенностью в Божьей поддержке, уверенностью, какой у него самого, увы, отнюдь не было…

Тот наконец повернулся к юноше:

— Ты, Эд, и вправду, считаешь, что твоя машина от Бога?

— Эх, раньше искренне думал, что да, — кивнул сакс. — А сейчас даже и не знаю… Я старался не грешить, как стал таким…

— Значит, решаем: от Бога! А раз так, не беда немного словчить. Мы же не знаем, что Господу угодно. Но если Он — старик поднял палец вверх — пожелает, чтобы все узрели машину, тебе ее не спрятать, можешь поверить!

— Но это же Божий суд! Как здесь жульничать!

Отец Бартоломью лукаво усмехнулся:

— Вот именно, что Божий! Значит, если Господь не дозволит схитрить, так хоть тресни, а не сможешь!

Протянул свою сухую коричневую руку к белой искусственной длани Эдварда, подтащил ее поближе к глазам:

— И что это она такая белая? Не могли покрасить, что ли?

— Краска не держится… — буркнул сакс. — А материал огня не боится, можно греть.

— То есть, как это не держится? — старик пальцем провел по гладкой поверхности. — Вот, я же вижу, запылилась!

— Можно, конечно, подкрасить ненадолго, — сказал Эдвард, — но если потереть, все слезет.

— А нам и не надо надолго! — хлопнул его по плечу отец Бартоломью. — И тереть не станем, побережем! Ну, скажу: Бог тебя хранит! Чем вот только покрасить? Календулой, что ли?

— Ага! — скептически сказал Эдвард, почти против воли включаясь в разработку хитрости. — Что я, китаец желтый? Видел я их, косоглазых, в Палестине… Персы — те пятки и ладошки хной красят… Но очень ярко получается… Да нет, все не то!

— Придумал! — сказал священник. — Схожу к Бренде, поговорю, пусть она даст мне румян и притираний…

— Нет! — покрутил головой Эдвард. — У нее все больше чистотел, чтобы веснушки сводить, и череда от прыщей, да и Дэн узнает. Вот если, как яйца на пасху…

— Точно! — оживился старик. — Луковая шелуха, знаешь, здорово въедается. Сразу не сойдет, а румян я куплю в лавочке. Мы ими колер пустим!

— Ну, я пошел! — он встал. — Попрошу, чтобы свечей разрешили побольше сюда взять, помолиться. Еду-то тебе в чем носят?

— В плошке, в глиняной! Ее на свечах не прогреешь…

— Я медный котелок найду, маленький, лишь бы рука влезла…

Эдвард хмыкнул:

— Кощунствуем мы, отче! На церковных-то свечах шелуху варить…

— А мы и помолимся, пока она кипит, чтобы отпустил Господь грехи наши…

Он вышел. Эдвард натянул перчатку, подумал, как хорошо, что он рыцарь. С простым йоменом в тюрьме так не церемонились бы. Первым делом хорошую одежду сдернули бы и машину нашли. Да и сидел бы он не один.