Винг

Она замолчала, отвернувшись к морю, и рыцарь, подумав, решил, что в чем-то она права, но…

Погладил ее по руке: — Ну, согласись, все же моя сила пригодилась.

Она резко повернулась к нему, стукнула кулачком по загудевшей металлом груди сакса, сморщилась от боли и подула на ушибленные пальцы:

— М-м… Да, да, согласна! Но, знаешь, чего я больше всего страшусь? Что твоя сила и тебя победит, сделает злым и жестоким! Ты перестанешь чувствовать боль людей! А ведь я тебя и полюбила за доброту, за то, что себя ради другого человека не жалел!

Огорошенный этим взрывом чувств, Эдвард неловко спросил:

— А что, тебе кажется, я изменился?.. Стал хуже, да?

— Да! Нет! Не знаю!.. Но зачем, зачем, зачем ты позволил Алану, там, в замке…

— Ну, он же все объяснил…

Ноэми поникла головой:

— Да, объяснил, но нельзя вершить зло и оставаться добрым. Одно дело — убить, защищаясь или защищая… А мучить, пусть даже убийцу, пусть даже палача? Нет!!!

— Да сгоряча это, не стоило им тебя трогать! Теперь-то я понимаю, что согрешил… Но Ал прав, зло все-таки надо наказывать!

— Грех ваш Иисус простит, а вот совесть… Человек — это… ну, сумма всех его дел. Поступки все добавляются, добавляются, и тебе с этим жить, ведь никакой Господь не властен над прошлым. Если подлость сделал — все! Сколько ни гладь по голове обиженного тобой, сколько ни молись, ни кайся, твое дерьмо навсегда при тебе останется, души-то вовек не отмыть!

Она помолчала, затем добавила:

— Ты, конечно, воюешь по-рыцарски. Но за что?! Кто скажет: прав ты или твой противник в сражении за веру?.. И война — это жестокость! Всякий раз, убивая, пусть и в честном бою, ты прибавляешь в себе к общему счету толику этой жестокости. Боюсь, когда-нибудь ее в тебе накопится больше твоей же доброты, и тогда темная сила возьмет верх! И как можно карать зло, если сам толком не знаешь, где оно?!

Эдвард стоял рядом с ней, и в нем росла детская обида.

Выходит, зря он бился за веру, зря лил кровь. И что все это значит? Как это Бог не в силах по-настоящему прощать грехи? Раскаявшегося и в Царствие Небесное допускают! Сакс все больше злился: что она на себя берет?! Злился, быть может, еще и потому, что совесть его шептала: — Права Ноэми, не сварить такого макового зелья, чтобы навсегда заснула память, а человек при этом остался человеком.

И, не выдержав этой пытки, внутреннего спора совести и навязанных с детства догм, он мерзко-ехидно спросил:

— Так, может, и фон Штолльберга не стоит казнить? Давай простим его, убийцу твоих родных, пусть живет! Эх, видно и тебя Тигран колдовством заморочил…

Ноэми сверкнула на него черными яростными глазами:

— Эх, ты! Ничего-то не понял… Тигран воззвал к доброте твоего сердца, а тебе ума не хватило услышать… Вот сейчас спорол чушь, так и живи теперь дальше с ней на совести!

Повернулась и ушла в каюту, а Эдвард дал себе слово проявить мужской характер, не спускать глупой девчонке обиду, но лишь с полчаса выдержал в одиночестве, и спустился к ней, попросил прощения.

Ноэми не стала корить его, грустно молча обняла, но что-то неощутимое осталось между ними, препятствуя их обоюдному счастью, как иногда тянет, мешает носить красивую одежду какой-нибудь косой неудачный шов.

Грустная у них получалась любовь. Если бы они могли разом перешагнуть разделяющие их барьеры и барьерчики, сблизиться окончательно раз и навсегда, чтобы не осталось недосказанного, недопонятого, непрочувствованного вместе, но… Сакс помнил грозовую ночь на берегу у Аскалона, унижение, испытанное тогда, и не хотел повторения, а Ноэми… Ноэми была обычной девушкой, и эта любовь была первой у нее.

И зыбкое равновесие между близостью и отчуждением тянулось, как длится и длится падение во сне, когда ни разбиться, ни остановить замирание сердца, пока не очнешься весь в поту.

И думается, они рано ли, поздно, проснулись бы и вместе посмеялись в конце концов над этим кошмарчиком, но на это просто не хватило времени — нава пришла в Марсель, и пришлось снова надолго прощаться.

Город и порт были битком набиты войсками. Де Во, ожидая неизвестно куда запропастившегося короля Ричарда, собирал здесь тем временем силы против Филиппа Августа французского. Тот, раньше конкурентов вернувшись из Палестины, воспользовался случаем и успел уже прибрать к рукам кое-что из бесхозных континентальных владений английской короны.

Эдвард сразу по прибытии навестил старого друга Шаррона, и тот ему обрисовал вкратце здешнюю политическую обстановку:

— Все, опять началось! Крестовый поход закончен, теперь станут сводить старые, а заодно и новые счеты. Принц Джон засел в Англии, не желает защищать здешние земли. Такое впечатление, что он решил выкроить под шумок себе суверенное королевство в Британии. Говорят, милостив к тамошним баронам: любые вольности, делайте, что хотите! Рассчитывает, видно, что поддержат против брата. А король Дик куда-то как провалился… Сюда пришла галера из тех, что с ним отплыли с Кипра, говорят, с октября после шторма у Корсики его корабля никто и не видел!

— Ну, что, в армию вернешься? — спросил капитан, наливая мальвазию в кубок гостя.