Виктория

— Так ты эту выбираешь?

— А если нет, если вообще — вообще — вы не боитесь меня потерять? Ну, нет меня, нет, представьте!

— Да, мама! — Эльза вдруг вспомнила что-то, обернулась к матери, словно и не было его в комнате, — Я ведь что в аптеку-то ходила. Аптекарь согласен взять меня в курьеры. Я буду развозить лекарства его больным клиентам. Наценка на лекарства и чаевые — мои. Так что, если мужчины думают, что без них мы не обойдемся, то они очень ошибаются.

Жак вскочил и выбежал из квартиры. Ему казалось, что он сделал выбор. Но и с Греттой еще предстоит разбираться и разбираться. Он и не заметил, что в ущелье улицы стеной льется сильнейший вечерний ливень. Катарина вылезла в окошко, она была настолько глупа, что даже не понимала его презрения.

— Не ходите без зонта, господин Смейтс. А что-то Гретта не высовывается, пора, пора ее будить. Да и батюшку вашего не видно.

— Так тебя не было утром на месте?

— Я проснулась в своей каморке в половине первого. Вы не помните, как я до нее добралась?

— Вы ушли еще до моего ухода. На Фридриха обиделись, — нехотя ответил он, приготовившись к прыжку в воду.

Он промок до нитки, пока перебегал улицу.

Гретта выскочила из дверей, как кошка, бросилась ему на грудь, вцепилась коготками в его рубашку. Всю ее трясло, она никак не хотела сдвинуться с места и зайти в квартиру. Переведя взгляд от ее волос туда, в комнату, он вдруг увидел, что за столом сидят немцы. Альберт и Фридрих. Точнее не сидят, а лежат ничком на своих тарелках, спят.

— Они что, с вечера не уходили?

— С ночи.

— Да у тебя зуб на зуб не попадает.

Он заметил, что она со вчерашнего вечера не переодевалась.

— Их скоро будут искать, — сказала она, позволив ввести себя в квартиру, — Помоги мне.

Она не плакала, она даже была очень собрана, только очень бледна и сосредоточена, без маски апломба, без кокетства. Она была похожа на обремененную большой семьей женщину, у которой еще очень много работы.

Жаку показалось, что немцы мертвы. И он вдруг даже представил, что находиться в одной комнате с двумя мертвецами. А он еще никогда не видел мертвецов. В разбомбленные кварталы посторонних горожан не пускали, а из его родственников или близких еще, слава богу, никто не умирал. Ему стало не по себе. Сразу космос возник во всей своей холодности и бесконечности: потеряться можно.

— Ну, знаешь, буди их и выпроваживай. Нам нужно остаться наедине. Я хочу сказать тебе кое-что.

Она молчала, потом отстранилась от Жака и внимательно посмотрела на него. Он почуял неладное.

— А почему ты не уложила их на тахте?

— Я сделала это. Помоги мне.

— Что, что ты сделала?!

Жак медленно подходил к столу, уже зная, что тела бездыханны, но боясь, что немцы встанут и, словно зомбированные, пойдут на него. Первое, что пришло ему в голову, это желание спасти Гретту.

— Что ты наделала! Чудовище! Ты ненормальная, ты понимаешь? Ты погубила все! Кто тебе позволил вершить суд за Бога? Порошки! Ведь тебя все видели! Катарина! Она скажет, что…

— Они убили девять ни в чем не повинных людей! — твердо выговорила она. — Я убью столько же и никто меня не остановит. Вот тебя дожидалась. Я уезжаю. Вот чемодан. Собран. Еду к себе в деревню. Меня не найдут, а ты приедешь ко мне. Я там присмотрела один дом, он прода…

— Гретта! Ты убила этих людей!

— Ненавижу! — она бросилась на него и занесла над ним кулаки.

Жаку пришлось снова прижать ее к себе и держать, пока она не успокоится. Он почувствовал всем своим телом ее близость, ее твердую грудь, ее бедра и живот, застывшие на высоте какого-то бесконечного вздоха.

— Консьержка видела тебя сейчас? — спросила она, наконец, сиплым голосом.

Гретта впервые назвала Катарину отвлеченным словом «консьержка», и Жак понял, что все, что произошло, планировалось ею с самого начала.

— Да. Я сказал ей, что вчера она ушла раньше, чем я.

— Зачем? — с досадой простонала Гретта, — Теперь она и тебя выдаст. Тебя арестуют, если я исчезну.

— Я тоже исчезну. Мы поедем вместе. На какое-то время. Мне нужно будет вернуться. Я не могу бросить семью.

— Но тебя заберут и расстреляют. Боже!

— Сегодня утром арестовали моего отца.

Гретта села на чемодан, стоящий возле вешалки. Плечи ее опустились. Она была совсем не такой, какой он привык ее видеть. Он все еще посматривал в сторону стола. Шторы были плотно завешаны, в комнате горел свет, а за окном шумел сильный требовательный ливень, стучал в окна и в карнизы.

Как она провела эту ночь в одном помещении с мертвыми солдатами?

— Чем ты их отравила?

— Ну, иди. Иди, пожалуйста. Возвращайся поскорее. Я пойду на бульвар к кольцу трамвая. Подходи к остановке. Там рядом какой-то дом. Я буду ждать тебя в подъезде. Мы поедем на вокзал. Хорошо?

Он бросился к двери, потом вернулся, взял в ладони ее маленькое, такое маленькое личико и расцеловал его. Она же совсем ребенок, она не понимает, что натворила. Может быть, она и вправду сумасшедшая, но это — трагедия войны.

Жак вихрем ворвался в подъезд и наткнулся на вопросительный взгляд Катарины. Ничего не сказав ей, рванул наверх.

— Что-то ты рано? Смотри, не просчитайся с выбором.