Виктор Васнецов

Кабинет огромный, фигурка ректора потерялась за позолотою и бархатом.

– Подойдите ближе!

Пошел, думая сразу обо всем: о росписях в Исаакиевском соборе, о том, что впервые за все пребывание в Академии слышит голос ректора, тревожась неизвестностью.

– Васнецов, почему вы нарушаете порядок?

Голос раздался в спину. Остановился, оглянулся: великий князь Владимир Александрович.

– Чем же я нарушаю? Великий князь побагровел вдруг.

– Да тем, что ко мне надо обращаться – ваше высочество! Тем, что картинки свои на передвижную выставку послали… А эта ваша разнузданная неуспеваемость? Вы – нигилист!

– Ваше высочество!

– Вы – нигилист, толкующий о солдафонстве, хотя, казалось бы, каждому здравомыслящему человеку должно быть ясно: порядок искусству не вреден, а вот разгильдяйство – вредно!

– Ваше высочество!

– Я не кончил!..

Но сказать Владимиру Александровичу, видимо, было уже нечего, воцарилась тишина.

– Что вы имеете сообщить в свое оправдание, Васнецов? – как из колодца долетел размеренный голос Бруни.

– Занятый художественной работой, я действительно запустил учебу по общеобразовательным предметам. Я прошу дать мне время… Я сдам экзамены осенью, даже летом…

– Нет! – сказал князь Владимир. – Все бездельники будут сидеть в своих классах хоть десять лет!

Снова наступила тишина. И голос Бруни.

– Ступайте, Васнецов!

Пошел, как в тумане. Оглянулся – набережная, Нева, златоглавый Исаакий. Повернулся к Академии.

– Выходит, прощай! – развел руками. «Откуда взялась напасть?»

Снова поглядел на Академию, уже издали:

– Не век же, впрочем… в учениках-то.

На него оглянулись: вслух человек разговаривает.

– Что бог ни делает – к лучшему, – сказал прохожему, участливо смотревшему на него.

– Это верно, – согласился прохожий, поворотился лицом к Исаакию и перекрестился.

17 февраля 1875 года Виктор Михайлович Васнецов расстался с Академией художеств, получив от нее удивительную справку о том, что обладатель этой справки «состоял в учениках с 1868 года, показал весьма хорошие успехи, за что награжден двумя малыми серебряными медалями и одной большой».

Впрочем, академическая рутина и лихоимство начальства – не причина для халатной учебы. Биографы всякий раз находят некие высшие мотивы для тех, кто учился спустя рукава. Думается, ничто не оправдывает студента, который за семь лет занятий не одолел двух курсов.

Учиться в Академии было чему, и Васнецов всю свою огромную художественную жизнь ощущал ничем не восполнимый пробел не только в образовании, но и в живописной технике. Как ни скучна истина, что в годы учения надо учиться, – она истина.

Вспомним о Марии Егоровне Селенкиной. Биографы Васнецова это имя обходят молчанием, мало и плохо зная о вятских друзьях художника. Но вот что теперь известно благодаря розыскам краеведов.

В 1874 году за революционную пропаганду Селенкина была арестована и полтора года провела в одиночке. Разумеется, жандармерия по возможности полно выявила круг ее знакомых. Васнецов, видимо, попал в список самого близкого окружения арестованной.

В это же время, а именно в июне 1875 года, была вновь закрыта библиотека Александра Александровича Красовского, и не просто закрыта, а «по высочайшему повелению». В библиотеке имелся «Капитал» Карла Маркса, сочинения русских революционных демократов П. Л. Лаврова, Г. А. Лопатина, В. В. Берви-Флеровского…

Учитель Васнецова миновал ареста только потому, что он не был формальным хозяином библиотеки.

Не эти ли аресты и запрещения, произведенные в Вятке, были подлинной причиной устранения неблагонадежного Васнецова из Академии художеств? Дабы не запятнать честь мундира политическим делом, за причину выставили академическую задолженность студента.

Остаться без Академии было для Васнецова ударом. У него и в творчестве появились темы с надрывом. Именно в 1875 году были написаны два варианта картины «Застрелился», другое название «Трагическое происшествие». А в общем-то нужно было жить, значит, находить заказы и работать. Как раз в это очень трудное для него время Е. Н. Водовозова готовила к изданию серию этнографических книг «Жизнь европейских пародов». Первый том, посвященный Румынии, Греции, Испании, Франции, Италии, Сербии и Турции, был весь отдан Виктору Михайловичу.

На одном из «четвергов» – Праховы принимали по четвергам – Эмилия Львовна пришла в страшное возбуждение. То ли гости рассеянно слушали ее игру, то ли кто-то никак не мог привыкнуть к очень своеобразному этикету хозяйки, но она грохнула крышкой рояля и накинулась на первого, кто был перед глазами.

– Где Васнецов?

– Почему нет Васнецова?!

– Какое равнодушие к жизни художника, к человеку, наконец! Человек исчез, и никто даже не вспомнил о нем.

– Миля, ну почему исчез? – начал осторожно Адриан Викторович. – У каждого дела, свои интересы. Это мы должны бы спросить Васнецова, куда запропал, голубчик?

– Нет, я вижу! Вы все – рыбы. Холодные рыбы. Да и не рыбы вовсе! Рыбье заливное.

Тут все стали вспоминать, где и когда видели Виктора Михайловича, и выходило, что одни не видали его с месяц, другие все два.