Виктор Астафьев

И еще. Хочется привести здесь слова Астафьева, которые мы найдем в одном из писем: «И хорошо, что придумана бумага, на ней можно сказать все, что хочешь, даже о том, что любишь человека, а то так-то словами мы ведь не посмеем, стеснительны больно!..»

«Май 1968 г., Быковка.

Дорогие Юля и Женя!

Пишу вам из далекой Быковки, где пребываю с 1-го мая и тружусь, как лев (не Толстой, а из джунглей который). Наворотил кучу всякого словесного говна, но из него, кажется, слепляется лепешка — вторая часть „Последнего поклона“, вышло это и для меня несколько неожиданно. Начал-то я с нескольких очерков-рассказов о поездке на родину, о рыбаках и рыбе, а меня понесло, и все несет и несет безостановочно. Напишу один рассказ, а за него цепляется другой. Воскрешаю на бумаге мертвых, дорогих и горьких людей, бранюсь с живыми. Книжка будет куда как более горькая, чем „Последний поклон“, так, с такими чувствами пришел я к современности, и мысли о ней идут вразрез с установленной моралью. Проклинаю ГЭС, пишу о бедствиях, ею нанесенных, а строителям ее дали досрочно Ленинскую премию!..

Но не это главное, главное, что работается, а сегодня поймал первых четырех харюзков, и совсем хорошо на душе. Так рано я еще никогда не ловил. Здесь вообще весна была очень ранняя, и даже жарко бывало.

Юля и Женя, я пишу с еще той целью, чтоб напомнить о себе, связаться с вами и спросить вас насчет поездки. Как вы? Какое ваше настроение и здоровье? Готовы ли к поездке в назначенный срок?

И куда бы вам хотелось — сюда на Урал, в нашу, в общем-то, чудесную, тихую Быковку, где все благоустроено и на ходу, но рыбалка слабая — только харюзки хитрые, однако Женя сможет ходить на водохранилище — полтора километра, там, говорят, клюет мелкий окунишка, ерш и лещ изредка.

Лететь до Перми — два часа из Домодедова. Извещать нас нужно заранее, чтобы мы могли вас встретить.

Если же Вам хочется все же в вологодские края, в Полинок, то и в этом случае напишите нам по адресу — Пермь-68, ул. Большевистская, дом 190, кв. 15, Порошуновым (для Астафьева).

Мы тогда числа 28-го мая уедем отсюда, и будем ждать вас числа 1-го, 2-го июня к нам, с тем, чтобы сразу же уехать в Полинок, ибо одни, совершенно одни мы сможем там быть дней десять-двенадцать, а потом приедет девочка с бабушкой и, может быть, даже женщина с ребенком, а это уж для нас, от детей отвыкших эгоистов-интеллигентов, уж испытание (для нас, значит, и для вас!).

Сейчас мы едем в „великий“ город Чусовой, на родные могилки взглянуть, а затем прошвырнемся на станцию Теплая Гора, где живет старый и умный охотник-промысловик, давно меня к себе приглашающий и с которым мне позарез необходимо встретиться (для книги). И вот если б ты, Юля, не откладывая в долгий ящик, написала мне, то на обратном из Чусового пути я б уже знал, как нам спланировать свое время, спланировать надо, ибо работы еще много, а там и поездка в Сибирь уж надвигается.

Очень многое мне хотелось бы вам порассказать, например, о том, как позавчера видел медведя, крадущегося к пасеке, и напугали мы его с Толькой (нашим приемышем), и почитать бы вам чего-нибудь смешное из новой рукописи хотелось бы.

Ну, а пока обнимаю вас обоих крепко и целую.

Если двинетесь в Быковку, можете брать с собой свою изнеженную собаку, ее хоть тут комары поедят маленько, стерьву.

Мария кланяется.

Ваш — Виктор.

Извините, что не поздравил с праздником — был очень усталый, в путь двинулся прямо из-за стола и прямо за стол упал…»

Следующее письмо отправлено из Вологды:

«Дорогие Женя и Юля!

Приветствую вас! Женю хоть письменно, раз не сумел устно, благодарю за сапоги, которые вызывают зависть у всех вологжан-охотников и пришлись мне впору. А еще, это уж следом уж за сапогами, благодарю за отлично сделанную книгу! Дай Бог нам делать вместе не последнюю!

У Юли я был последний раз распьянущий, глупости, наверное, какие-нибудь болтал. Плохо все помню, на поезд едва успел. А теперь вот расплачиваюсь за разгул и веселье — невыносимо болит дурная, контуженная голова, и решили мы податься в лес. Завтра улетим на неделю в отдаленный Никольский район, где тихо и есть еще охота и рыбалка.

Вы за это время пришлите мне рукопись, бо ее надо править и перепечатывать да подаваться с повестью в другой журнал, бо в „Москве“ мне такое нравоучение прочитали насчет „Правды войны“, что мне и противно сделалось иметь с ними какие-либо дела.

Погода у нас стоит — дрянь, всего меня ломает. Лежу да плюю в потолок и маленько пописываю, ибо много и читать не могу.

Напал на 10-й том Пушкина, читаю его письма — такая прелесть! Вот мужик, так мужик был, воистину гений и жил широко, и мыслил глубоко. У нас все измельчало, и жизнь, и мысли, и литература, мать бы ее растак!

Вернусь через неделю — приезжайте на грибы и бруснику! Мне теперь можно звонить. Поставили телефон на квартиру…

Целую вас обоих — дорогие люди.

Ваш Виктор.

Дочь и жена шлют поклоны.

18 сентября 69 г.».

13 ноября 1969 г., Вологда.

«Дорогие Женя и Юля!

Звонил я вам, звонил в праздник, желая приветствовать голосом, но вы оказались в Гаграх…