Везде чужой

Костан сработал как автомат. Дверь распахнулась на всю ширь, на мгновение ошеломив телохранителей, и этого мгновения хватило Андрику, чтобы застрелить обоих и стремительной неуловимой тенью скользнуть в открытую соседнюю квартиру. Таксон бросился вслед за ним, но в дверях столкнулся с Костаном. Из пролёта снизу грохнул выстрел. Не целясь, Таксон ответил.

«Попал, — рефлекторно отметило сознание и параллельно зарегистрировало, что Костан зашатался и замотал головой. — Касательное ранение в голову. Сильная контузия…»

— Вниз, быстро! — уже не таясь, крикнул Таксон вновь появившемуся на площадке Андрику и, забросив руку Костана себе через плечо, ссыпался с ним по лестнице.

Задворками они пробежали три квартала и выскочили на пустырь. Здесь Таксон остановился, достал радиотелефон и сказал в него:

— Тип-топ!

— Топ-тип, — мгновенно ответил Жолис.

«Вот и всё, — облегчённо подумал Таксон, загоняя антенну в радиотелефон. Со стороны площади Свободы донёсся далёкий вой сирены центурского патруля. — Поздно, парни…»

Он разорвал пакет нюхательной пыли, швырнул его под ноги, и они побежали дальше, в сторону от пустыря, вдоль прогнившей нитки надземного газопровода. И когда они почти добрались до заброшенного цементного завода, Таксон увидел, как над головой в загаженном до чернильной тьмы небе птичьим клином прошли семь блекло светящихся тире. А потом сзади загрохотало, и горизонт заполыхал неровным заревом, бликами очерчивая контуры мёртвых строений.

Что-то знакомое почудилось Таксону в светящемся пунктире летящих в небе кассетных ракет и в зареве на горизонте. Но надо было быстро уходить, спешить, чтобы не нарваться на патруль, тащить на себе ничего не соображающего и не видящего в темноте Костана, и Таксон отбросил все посторонние мысли. Но весь оставшийся путь вместо обычного возбуждения от успешно проведенной операции он испытывал непонятную грусть и сожаление. Будто навсегда потерял что-то в своей душе, или что-то ушло из его жизни.

Глава пятая

Поезд прибыл в Бассград около полудня, опоздав часа на четыре, что при нынешней нехватке дров было неплохо. Всё утро Геннад продремал, поскольку нормально выспаться ночью не удалось. Где-то на перегоне возле Слюдяного окно в его купе разбили камнем, брошенным в состав на переезде, и проводник, клешнерукий мутант, около часа неуклюже возился, заколачивая проём куском фанеры. После себя он оставил в купе кислую вонь преющего грязного белья, которая так и не выветрилась до конца поездки, несмотря на настежь открытую дверь. Эта вонь настолько въелась в сознание, что, когда Геннад вышел из вагона на перрон, ему казалось, будто весь мир пропитан запахом потной гниющей одежды.

Толпа мешочников, по пути подсевших в поезд, запрудила привокзальную площадь. Из сёл и хуторов в город везли продукты питания и изделия нехитрого кустарного промысла — рогожи, домотканое полотно, деревянную обувь. Здесь же, на площади, всё это и продавалось, но чаще менялось на металлические изделия — ножи, гвозди, топоры, проволоку… На фоне серых бесформенных одежд пестрота лиц поражала. Здесь были лица с нежной блестящей пигментированной кожей земноводных; лица с ороговевшим бугристым панцирем рептилий; песиголовцы, заросшие длиной шерстью по самые глаза; с большими ушами, стоячими и висячими, острыми и круглыми; безухие, с кожистыми белесыми перепонками; с огромными глазами навыкате, влажными и сухими; со щелями-прорезями вместо глаз; со ртами на пол-лица, безгубыми, с ощеренными неровными зубами, и ртами, стянутыми в куриную гузку. Лысые, волосатые, чешуйчатые головы; головы с мясистыми, подрагивающими при каждом шаге, гребнями; головы с острыми роговыми наростами. Генофонд взбесился, и, хотя обыкновенных человеческих лиц было больше, с каждым годом их количество уменьшалась. Где-то на уровне колен в толпе шустро проскальзывали словно сдавленные прессом морщинистые карлики, а над головами медленно, будто на ходулях, брели гиганты постакселераты.

Выбираясь с привокзальной площади, Геннад долго шёл за широкой спиной мутанта с лысым приплюснутым черепом и теменным глазом на затылке. Глаз смотрел на Геннада осуждающе и строго.

Паробус от вокзала ходил редко и нерегулярно, да и пассажиров в него набивалось сверх всякой меры — ехали, вися на подножках, на заднем бампере, забравшись на крышу. Поэтому Геннад, не пришедший в себя после бессонной ночи и вони в купе, не захотел забираться в ещё одну душегубку и пошёл пешком, хотя до управления губернской центурии было не близко.

Бассградская центурия походила на растревоженный шершиный улей. Сотрудники бегали по коридорам, орали друг на друга, и никто ничего объяснять Геннаду не желал. Только предъявив предписание и поругавшись с секретарем, Геннад прорвался в кабинет начальника информационной службы, поскольку всё другое начальство отсутствовало. Начальником оказался багроволицый каптейн, который, увидев Геннада, тут же обложил его площадным матом и пытался выставить за дверь, но столичное предписание отрезвило его.